Мэнсфилд-Парк - читать онлайн книгу. Автор: Джейн Остин cтр.№ 47

— Все мы в той или иной мере виноваты, — говорил он — все, за исключением Фанни. Фанни единственная судила верно и во всем была последовательна. В сердце своем она от начала и до конца упорно не принимала эту затею. Она неизменно думала о нашем долге перед вами. Вы увидите, Фанни такова, какою вы желали бы ее видеть.

Сэр Томас ощутил всю неуместность их затеи в столь неподходящем обществе и в столь неподходящее время с тою силой, какую только и мог ждать от него сын; он и вправду был слишком взволнован, чтобы много говорить; он пожал руку Эдмунду и порешил, что, едва дом будет очищен от последней малости, наталкивающей на мысли о театре, и приведен в прежний вид, он постарается отбросить неприятные впечатления и как можно скорее забыть обо всем, как забыли его самого. Он не стал выражать неудовольствие другим своим детям: ему хотелось верить, что они чувствуют свою ошибку, а не заниматься дознанием, рискуя убедиться в противном. Уже одно то, что всему положен конец и стерты все следы приготовлений, послужит достаточным укором.

Был, однако ж, в доме человек, кому он хотел дать понятие о своих чувствах не только чрез свое поведение. Как было не намекнуть миссис Норрис об обманутой надежде, что ее совет мог бы воспрепятствовать тому, чего она, конечно же, никак не одобряла. Затевая эту постановку, молодежь действовала весьма легкомысленно, им и самим следовало быть благоразумнее; но они молоды, и, за исключением Эдмунда, пожалуй, всё натуры неустойчивые; и потому для него тем неожиданнее, что она участвовала в их необдуманных действиях и поддерживала их рискованные развлечения куда более определенно, чем заслуживали подобные действия и подобные развлечения. Миссис Норрис была несколько смущена и чуть ли не лишилась дара речи, чего с ней во всю ее жизнь не случалось; ибо ей стыдно было сказать, что она вовсе не видела того неприличия, которое так бросалось в глаза сэру Томасу, и она нипочем не призналась бы, что ее влияние недостаточное и к ее словам навряд ли прислушались бы. Ей только и оставалось сейчас по возможности скорее перевести разговор и направить мысли сэра Томаса в иное, более радостное русло. Она могла обиняком сказать о многом, что послужило бы к ее чести, ведь она так неусыпно пеклась о пользе и покое его семьи, могла помянуть о неизменном своем усердии и многих жертвах, вроде поспешных хождений и неожиданных отлучек от своего очага и несчетных тонких намеков леди Бертрам и Эдмунду касательно их излишней доверчивости и недостаточной бережливости, чем она всегда способствовала весьма значительной экономии и уличению недобросовестных слуг. Но главная ее заслуга, конечно же, связана с Созертоном. Ее величайшая опора и слава заключались в том, что она сумела упрочить знакомство с Рашуотами. Тут она была неуязвима. Это полностью ее заслуга, что восхищенье мистера Рашуота Марией было доведено до хотя каких-то практических шагов.

— Ежели б я сидела сложа руки и не поставила себе целью быть представленной его матери, а потом не убедила бы сестру первой нанести ей визит, вот не сойти мне с места, ничего б из этого не получилось, потому как мистер Рашуот из тех милых, скромных молодых людей, коих надобно основательно подбадривать, и, ежели б мы ничего не предпринимали, тут довольно девиц, которые на него охотились. Но я сделала все возможное и невозможное. Я готова была перевернуть небо и землю, чтоб уговорить сестру, и наконец уговорила. Расстоянье до Созертона вам известно; было это посреди зимы, и дороги почти что непроезжие, но все же я ее уговорила.

— Я знаю, сколь велико, сколь по справедливости велико ваше влияние на леди Бертрам и ее детей, и тем более огорчен, что оно не было употреблено на…

— Любезнейший сэр Томас, видели бы вы, каковы в тот день были дороги! Я уж думала, нам нипочем по ним не проехать, хотя запряжены были, разумеется, четыре лошади; и из-за великой своей любви и доброты нас повез бедняга старый кучер, хотя едва мог усидеть на козлах по причине ревматизма, который я врачевала с самого Михайлова дня. В конце концов я его вылечила, но всю зиму он был очень плох, а день был такой, что прежде, чем выехать, я не могла не подняться к нему в комнату, чтоб посоветовать ему не рисковать, — прихожу, а он надевает парик, ну, я ему и говорю: «Кучер, лучше вам не ездить, ваша госпожа и я будем в полной безопасности, вы ведь знаете, какой надежный малый Стивен, и Чарлз теперь уж так часто управляет передними, что, конечно же, можно ничего не бояться». Однако ж вскорости мне стало ясно, что ничего из этого не выйдет: он порешил ехать, а так как я терпеть не могу надоедать да настырничать, я более ничего не сказала; но при каждом толчке у меня за него сердце кровью обливалось, а когда мы выехали на ухабистые дороги вокруг Стока, а там на камнях снег да иней, это уж было хуже не придумаешь, и я из-за него вовсе исстрадалась. А еще бедняжки лошади! Видеть, как они тянут из последних сил! Вы ведь знаете, я всегда душой болею за лошадей. И вот подъезжаем мы к подножью Сэндкрофтского холма, и как вы думаете, что я сделала? Вы станете надо мною смеяться, но я вышла из кареты и пошла пешком. Право слово. Наверно, это не больно им помогло, а все же не могла я сидеть в свое удовольствие, а чтоб благородные животные надрывались. Я ужасно простыла, но это меня не заботило. Цель моя была достигнута — визит состоялся.

— Надеюсь, мы всегда будем почитать это знакомство достойным тех трудов, коих оно потребовало. Изысканностью манер мистер Рашуот не отличается, но вчера вечером я был доволен его мнением об одном предмете — решительным предпочтеньем, которое он отдает спокойному семейному времяпрепровожденью перед шумом и суетою актерства. Похоже, его чувства именно таковы, как только и можно желать.

— Воистину так, и чем ближе вы его узнаете, тем он более будет вам нравиться. Он ничем особливо не блещет, но у него тысячи прекрасных свойств! И он так склонен смотреть на вас снизу вверх, что меня из-за этого совсем засмеяли, поскольку все полагают это делом моих рук. «Право слово, миссис Норрис, — говорит вчера миссис Грант, — будь мистер Рашуот вашим родным сыном, он бы и тогда не мог питать к сэру Томасу большее уважение».

Сбитый с толку ее увертками, обезоруженный лестью, сэр Томас отказался от своего намерения и вынужден был остаться при убеждении, что, когда на карту поставлено нынешнее удовольствие тех, кого она любит, ее рассудительность иной раз отступает пред ее добротою.

В то утро у него было множество дел. Беседы с Эдмундом и с миссис Норрис заняли лишь малую его часть. Надобно было вновь окунуться во все привычные заботы своей мэнсфилдской жизни, встретиться с управляющим и дворецким — выслушать их доклады и проверить счета, а в промежутках между делами наведаться в конюшни, и в парк, и на ближние поля; но, деятельный и методический, он не только управился со всем этим еще до того, как вновь занял свое место главы дома за обедом, а еще и распорядился, чтоб плотник разобрал то, что так недавно возводил в бильярдной, и отпустил декоратора, да столь надолго, чтоб оправдать приятную уверенность, что тот окажется уж никак не ближе Нортгемптона. Декоратор отбыл, успев испортить только пол в одной комнате, погубить все конюховы губки и превратить пятерых младших слуг в недовольных бездельников; и сэр Томас питал надежду, что еще одного-двух дней будет довольно, чтобы стереть все внешние следы того, что тут натворили, вплоть до уничтожения всех непереплетенных экземпляров «Обетов любви», ибо каждый попадавшийся ему на глаза он сжигал.