Мэнсфилд-Парк - читать онлайн книгу. Автор: Джейн Остин cтр.№ 110

Сэр Томас уже готовился последовать совету друга, никому в Мэнсфилде не сообщая содержания его письма, но тут в новом письме с нарочным друг извещал, что молодые супруги на грани разрыва. Миссис Рашуот покинула дом мужа, мистер Рашуот, в сильнейшем гневе и отчаянии, обратился к нему, мистеру Хардингу, за советом; по мнению мистера Хардинга, речь идет по меньшей мере о совершенной сгоряча нескромности. Служанка миссис Рашуот-старшей грозит разоблачениями. Он делает все, что в его силах, чтобы унять страсти, в надежде на возвращение миссис Рашуот под супружеский кров, но ему так непримиримо противостоит своим влиянием мать мистера Рашуота, что следует опасаться наихудших последствий.

Невозможно было утаить это ужасающее сообщение от остальных членов семьи. Сэр Томас уехал, Эдмунд его сопровождал; оставшиеся погрузились в отчаяние, которое еще усиливалось с каждым следующим письмом из Лондона. К этому времени все уже стало достоянием злых языков. У горничной миссис Рашуот-старшей было что предать огласке, и, поддерживаемую хозяйкой, ее не удавалось заставить замолчать. Жена и мать мистера Рашуота даже за то короткое время, что они провели под одной крышей, успели рассориться; старшая ожесточилась против невестки, вероятно, столько же из-за оказанного ей неуважения, сколько от обиды за сына.

Так или иначе она оставалась непримирима. Но даже не будь она так несговорчива или не имей такого влияния на сына, который всегда слушался того, кто говорил с ним последний, того, кто мог подчинить его или заставить замолчать, все равно надеяться было бы не на что, ибо миссис Рашуот-младшая не появлялась, и были все основания полагать, что она скрывается где-то вместе с мистером Крофордом, каковой покинул дом дяди, якобы отправившись путешествовать, в тот самый день, когда исчезла она.

Сэр Томас, однако, еще несколько времени прожил в Лондоне, надеясь разыскать дочь и удержать от худшего падения, хотя она и так уже непоправимо себя опозорила.

Каково ему-то сейчас приходится, самая эта мысль была для Фанни мучительна. Лишь один из всех его детей не доставлял ему теперь страданий.

Болезнь Тома, потрясенного поведением сестры, сильно обострилась, и его состояние опять стало настолько хуже, что даже леди Бертрам была испугана переменою в нем и обо всех своих страхах исправно писала мужу; а побег Джулии, еще один удар, который обрушился на него по приезде в Лондон, хотя он и не ощутил его в тот час со всей остротою, конечно же, причинил ему немалую боль. Фанни понимала это. Видела по письмам дяди, как ему это горько. Союз с Йейтсом был бы нежелателен при любых обстоятельствах, но оттого что он был заключен в такой тайне, и такое неподходящее для этого было выбрано время, чувства Джулии предстали в самом невыгодном свете, и тем безрассудней выглядел ее выбор. Сэр Томас назвал это дурным поступком, совершенным наихудшим образом в наихудшее время; и хотя Джулию можно было простить скорей, чем Марию, так же как безрассудство простительней, чем порок, он не мог не заключить, что сделанный ею шаг дает основания ждать от нее в дальнейшем, как от ее сестры, самого худшего. Таково было его мнение о пути, на который она ступила.

Фанни глубоко ему сочувствовала. Ни в ком, кроме Эдмунда, не находил он теперь утешения. Каждый из остальных его детей разрывал ему сердце. Она верила, что ее он судит иначе, чем тетушка Норрис, и его недовольство ею теперь пройдет. Она-то будет оправдана в его глазах. Мистер Крофорд вполне извинил бы ей отказ, вот что для нее самой было всего существенней, но сэра Томаса это не слишком утешало. Ее жестоко мучило дядюшкино недовольство, но что ему ее оправдание, благодарность ее и привязанность? Единственной его опорою остается Эдмунд.

Фанни, однако, ошибалась, думая, что за Эдмунда у отца сейчас сердце не болит. Боль была куда менее мучительного свойства, чем из-за остальных; но, по мнению сэра Томаса, оскорбление, нанесенное сестрой и другом, сделало сына несчастным, ибо не могло не оторвать от женщины, которой он добивался, к которой, без сомнения, питал привязанность и имел серьезные основания рассчитывать на успех и которая, если б не ее презренный брат, была бы для него весьма подходящей партией. Сэр Томас сознавал, как, когда они были в Лондоне, Эдмунд, должно быть, страдал и сам, а не только за других; он видел или догадывался, что тот чувствовал, и, не без оснований полагая, что одна встреча с мисс Крофорд состоялась, отчего сыну стало только еще тяжелей, стремился, по этой и по другим причинам, отправить его из Лондона; поручая ему доставить Фанни к тетушке, сэр Томас заботился о его благе и душевном спокойствии не меньше, чем о них обеих. Для Фанни чувства дядюшки не были тайной, как не был тайной для него нрав мисс Крофорд. Знай он, что за разговор состоялся у ней с Эдмундом, он не пожелал бы, чтоб она стала женою сына, будь у ней хоть сорок тысяч, а не двадцать.

Фанни не сомневалась, что отныне Эдмунд навсегда разъединен с мисс Крофорд; и однако, пока она не узнала, что именно таковы его чувства, своей убежденности ей было недостаточно. Так она думала, но хотела быть в этом уверена. Если б теперь он заговорил с нею, не таясь, что прежде подчас бывало ей нелегко, это утешило бы ее, как ничто другое; но казалось, этому не бывать. Фанни редко его видела, и никогда с глазу на глаз; он, верно, избегал оставаться с нею наедине. Что бы это значило? Видно, он решил покориться собственной горькой доле в несчастье, постигшем семью, но было это ему слишком больно и потому довериться кому-либо ему сейчас не под силу. Вот как, должно быть, сейчас у него на душе. Он покорился, но с такими муками, что не в состоянии разговаривать. Пройдет много, много времени прежде, чем он сумеет вновь произнести имя мисс Крофорд или у Фанни появится надежда, что между нею и Эдмундом вновь возникнет былая близость и доверие.

Времени и вправду прошло много. Они приехали в Мэнсфилд в четверг, и только воскресным вечером Эдмунд заговорил с нею о случившемся. Они сидели вдвоем в тот воскресный вечер — сырой воскресный вечер, самое подходящее время, чтобы открыть сердце другу, если друг рядом, и все рассказать… В комнате только еще мать, но она, растрогавшись от увещеваний, наплакалась и уснула… Не заговорить невозможно; итак, по своему обыкновению не вдруг, даже не уследишь, с чего он начал, по обыкновению с оговоркой, что, если она согласна послушать его несколько минут, он будет очень краток и, конечно, более никогда не злоупотребит ее терпением… пусть не опасается повторения… он более никогда не заикнется об этом… Эдмунд позволил себе роскошь поведать той, в чьем нежном сочувствии был совершенно уверен, обо всем, что произошло и каковы его чувства.

Можно представить, как Фанни слушала, с каким интересом и вниманием, с какою болью и восторгом, как следила за его взволнованным голосом, как старательно переводила взгляд с одного предмета на другой, только бы не смотреть на Эдмунда. Начало ее встревожило. Он виделся с мисс Крофорд. Он был приглашен повидаться с нею. Он получил записку от леди Сторнуэй, в которой она просила его прийти; и поняв это как последнюю встречу, последнее дружеское свидание, и наделив сестру Крофорда всеми чувствами, которые должна бы она испытывать за брата, и стыдом, и горем, он пошел к ней в таком состоянии духа, такой размягченный, такой преданный, что в какую-то минуту Фанни со страхом подумала — нет, не может эта встреча быть последней. Но Эдмунд продолжал рассказ, и страхи ее рассеялись. Мисс Крофорд встретила его серьезная, подлинно серьезная, даже взволнованная, но не успел он вымолвить хотя бы несколько связных слов, как она заговорила о случившемся в такой манере, которая, он должен признаться, ошеломила его: «Мне сказали, что вы в Лондоне, — сказала она, — и я решила с вами повидаться. Давайте обсудим эту печальную историю. Что может сравниться с безрассудством наших двух родственников?»