Стратегия. Гоблин - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Денисов cтр.№ 16

Хорошо, что входные двери закрывались достаточно плотно, в предбаннике сугробов не было, а стекла на лестничной клетке уцелели. К морозу добавился ледяной сквозняк, и я торопливо начал стучаться во все двери, проверяя, есть ли кто живой. Сразу нашел две пустующих квартиры с незапертыми дверьми, остальные были закрыты на замки. А замерзал я все сильней и сильней! Уже собирался разнести пинками на дрова ближайшую дверь, но не успел, потому что где-то наверху возник очень странный, словно истерический, звук, повторяющийся и немного похожий на всхлипывание. Детское. Со слабым эхом.

Он шел из небытия, из мерзлой выси, словно из ниоткуда. В тишине умирающего города этот звук казался настолько необычным и неестественным для человека из другого мира, что на какое-то время меня чуть не парализовало. Кстати, с тех пор я скручиваюсь в спираль от любого детского плача, особенно тихого. Не от оглушающего и пронзительного, а именно от подвываний в тишине.

Входные двери внизу противно скрипнули под очередным порывом ветра, и мне почудилось, что бесформенный фрагмент сырой и в то же время холодной Тьмы, выползший на охоту из потустороннего мира, пытается просочиться в этот мерзлый подъезд, решив именно здесь найти очередную жертву. Из оружия при мне был только складной нож от «Спайдерко», зацепленный клипсой за карман джинсов. Вряд ли он смог бы мне помочь в борьбе со вселенским Злом.

Смех переродился в уже отчетливо слышимый плач, я заторопился. Жилая квартира обнаружилась на последнем, четвертом этаже, первая левая на площадке, с окнами на реку.

Дальше мне запомнились больше образы, плохо видимые в слабом отсвете горящего камина, нежели хорошо запоминающиеся люди. Здесь проживала одинокая мать с тремя детьми-погодками: две девочки и мальчик, самый младший в семье. Старшей было всего лет восемь, такую малышку опасно посылать для отоваривания семейных хлебных карточек, поэтому ослабевшей и отчаявшейся почти до полного безразличия к судьбе матери приходилось все делать самой. Имени женщины не помню, сон мне его почему-то не сообщил. Она – так я ее называл для себя.

Начались сумбурные разговоры, разбирательства. Голодали они страшно. У всех были серые безэмоциональные лица и тяжелый запах изо рта, верный спутник настоящего, вынужденного голода. Заметавшись в панике, я горячечно пытался сообразить, чем могу им помочь, и не находил никакого решения, впору от себя кусок отрезать. Ничего с собой не было! Ни рюкзака, ни пакета с едой сон не предусмотрел. Что вручить, российские деньги, что ли? Баксы, которые у меня были? Да кому они тут нужны!

Хлопая по карманам, я нашел чудом завалявшуюся после крайнего авиаперелета конфетку, это был леденец «Взлетная», и протянул находку матери, даже не пытаясь придумать, как ее можно разделить на всех. Но она сама придумала, попросив меня измельчить конфету в мелкую стружку, что я и сделал своим «Полисом».

Что было дальше, не знаю, меня вышвырнуло из сна в явь.

Верите или нет, а прошило меня так крепко, что на занятия в институт я, несмотря на надвигающуюся сессию, решил не идти, отлично понимая, что рискую провалить уже третью, несколько запоздалую попытку вместе с более молодыми оболтусами окончить высшую школу. В тот же день я почти суеверно купил в супермаркете конфеты и распихал их по всем карманам, а в чулане возле прихожей поставил тревожный тактический рюкзачок, набитый всякой добротной снедью… Представляете, насколько я поверил в этот перенос и как меня потрясла собственная беспомощность и неспособность помочь почти умирающим людям?

Следующий перенос случился только через неделю, забросило меня к той же самой двери. Но чуть пораньше: на дворе вечерело. И почти сразу же я чуть не нарвался на очень крупную неприятность – меня заметил военный патруль. Три фигуры в засаленных, светлых, некогда белых полушубках махом пропасли подозрительную фигуру и быстро двинулись в мою сторону. У одного был ППШ, у двух наганы. Они не бежали. Судя по всему, физически бойцы чувствовали себя немногим лучше гражданских. Да, их, конечно, кормили получше, паек был больше, но и затраты энергии у пацанов были совершенно другими.

Широко распахнув одну створку, я театрально заметался, затем сымитировал побег за угол, и тут же под прикрытием открытой двери вернулся в подъезд вдоль стены, взбегая на третий этаж в одну из пустых квартир. Закрылся на засов, притих и стал ждать. Патрульные немного растерялись, но в мой побег полностью не поверили, все-таки заглянув в подъезд. В принципе, я мог бы легко глушануть всех троих. Но это же немыслимо! Представляете ситуацию, в которой вам придется валить советских, то есть своих, людей? С другой стороны, если бы патрульные меня там повязали, то после допроса с пристрастием гарантированно шлепнули бы в течение суток, вот что я понял в эти тревожные секунды. И даже если меня прямо перед шлепкой перенесет в мою реальность, то многодетной семье не поздоровится.

Я понимал, что обмануть их не удастся. Все книги о приключениях попаданцев в Великую Отечественную – графоманское вранье. В каждой исторической эпохе существует просто невообразимое количество идентифицирующих мелочей-маркеров, узнать и освоить которые можно, лишь наследственно проживая в этом времени, причем оседло. А любая фальшь тут же бросится в глаза, что позволит быстро отличить чужого от своих.

Никакой легенды не подвести, ни-ка-кой… И действительно, вдумайтесь: почти двухметровый лосяра болтается по ночному Ленинграду, осажденному городу, живущему в особом режиме, а не сидит, как положено, в промерзших окопах, обороняя колыбель Революции от врага. К тому же он отменно ухожен и откромлен, на удивление розовощек, здоров, как испанский бык, и от него пахнет дорогим парфюмом, чего не может быть в принципе. Роль запахов в этих ситуациях вообще очень велика.

А еще у него на кармане висит диковинный складной нож, а на плече – современный тактический рюкзак с еще более диковинной снедью. Короче, все ясно – шпион фашистский, стенка, пуля, общая могила.

Мне несказанно повезло. На улице раздалась захлебывающаяся на морозе, но громкая трель милицейского свистка, у парней сразу возникла новая задача, оставившая их в живых, а у меня появился печальный и очень тревожный опыт. Стало понятно, что лихому пападанцу из двадцать первого века вообще не стоит лишний раз попадаться здесь кому-либо на глаза.

К моему удивлению, подопечные меня уже ждали, они тоже запомнили прошлый визит.

Второй раз я крепко удивился, сняв с плеча рюкзак и вывалив его содержимое на большой старинный стол в гостиной, где находился камин, это было главное жилое помещение. Непостижимым образом из комплекта исчезло все импортное и современное моей эпохе. То есть протащить через барьер я смог лишь самые простые и примитивные продукты типа тушенки, хлеба, сахара и так далее. Никаких сникерсов и кетчупов, майонеза в пакетах и красивого ассорти из плавленых сыров. В итоге на столе оказались три банки тушенки и кирпич белого хлеба. Ни йогуртов, ни марокканских мандаринов. О лекарствах я, урод, почему-то не подумал, так что уроки продолжались.

Темнело, камин был горяч, но уже еле светился, тяжелые светомаскировочные шторы почти полностью прикрывали большие окна. За классически заклеенными серыми бумажными полосками окнами лучи мощных прожекторов мистически обшаривали ленинградское небо, порой натыкаясь на аэростаты заграждения. Один раз по набережной проехал бортовой грузовичок, затем торопливо прошла пара прохожих, торопясь успеть домой до наступления комендантского часа, а я варил примитивный суп из тушенки с травами. Картошка, лук… Да ничего больше не было! Ничего из действительно нужного и проходящего по параметрам переноса я с собой не взял! Выручили всякие травы, которых у хозяйки нашлось достаточно, запасы остались с мирных времен. Так что сухого укропа я набуздырил в варево будь здоров. Варил сам, потому что женщина собиралась сверхэкономно разделить каждую банку тушенки на три дозняка, а мне нужно было подкормить их как можно быстрей и эффективней. Слышали бы вы, как она стонала, когда я безжалостно сбрасывал в кастрюлю сразу весь говяжий жир! И тут возник еще один важный момент. Женщина попросила меня не варить слишком долго.