– Сколько горя принесла людям война! – покачала головой Онорина. – Изора, передай родителям, что мы от души сочувствуем. Господи, мне не терпится рассказать мужу о нашей задумке… вернее, о твоей – это ведь твоя идея!
– Теперь она наша, мадам, и у нас все получится! – весело ответила Изора.
Девушка поцеловала Жерома в уголок губ, улыбнулась и убежала. Когда она поравнялась с церковью, уже совсем стемнело. Церковный колокол звонко отсчитал пять ударов, которые были слышны по всему поселку. В Феморо, совсем как в пчелином улье, царило привычное оживление. Углекопы вернулись домой – наступило время вечернего купания в теплой воде и разговоров между супругами. В прохладном воздухе явственно ощущался запах супа. На улицах, в колышущемся свете газовых фонарей, играли дети.
Изора ощущала себя свободной, легкой и радостной. Она увидела огромный Атлантический океан, сумела развеселить Анну и придумала для нее сюрприз, о котором девочка и мечтать не смела.
Придав лицу серьезное выражение, она вошла в парк Обиньяков. Флигель, в котором жила Женевьева, располагался недалеко от ворот, так что скоро она уже стояла у входной двери. Свет в окне не горел, в отличие от господского дома на противоположном конце аллеи. «Женевьева наверняка сейчас там!» – подумала Изора и просунула конверт под дверь.
Исполнив свою миссию, она вышла за пределы усадьбы и пошла вниз по улице, к Отель-де-Мин. Сегодняшний день вернул ей уверенность в себе и надежду на будущее, поэтому она предпочла не приближаться к кварталу От-Террас, чтобы не столкнуться случайно с Тома. Чувства, которые она к нему испытывала, никуда не делись, однако уже не были настолько мучительными. Изора связывала это с возвращением Армана и с тем, что сумела, наконец, принять неизбежное – мужчина, которого она так любит, женился, скоро станет отцом семейства и ей придется смириться.
Словно надеясь, что этот простой ритуал принесет удачу, Изора сунула руку в карман пальто и потерла ракушку, которую несла брату. «Анна так обрадовалась, когда я подарила ей такую же! Красивую, с перламутровым блеском. Но и Арману грех жаловаться, я о нем не забыла!»
Бодрым шагом она спускалась по дороге, ведущей к шато и родительской ферме. Когда последний фонарь остался позади, вокруг девушки сгустились темнота и туман. Но теперь Изора не боялась ничего.
На ферме во владениях графа де Ренье, в то же самое время
Бастьен и Арман Мийе стояли на кухне нос к носу, причем сыну пришлось наклониться, чтобы лучше видеть единственным глазом лицо менее рослого противника.
– Fan de vesse! Ушам своим не верю! – в очередной раз завопил фермер. – Ты на самом деле уходишь из дома?
– На самом деле! Я битый час пытаюсь это растоловать – с той минуты, как вы вернулись от Дювиней пьяный в стельку!
Перепуганная Люсьена, затаившись возле очага, с ужасом наблюдала за ссорой. Она была похожа на зверька, которого врасплох застала гроза – внезапная и непредсказуемая.
– Ну вот, дожили! Родной сын обзывает отца пьяницей! Твои слова – как нож в спину, и ты еще ждешь, чтобы я обрадовался?
– Отец, мне очень жаль. Когда я вернулся сюда, в ваш дом, я действительно собирался жить и работать с вами, но на самом деле пахать землю, сеять и собирать урожай – все это не по мне, и я никогда это не любил.
– Ну да, вот как ты теперь заговорил! Да если бы не твоя Женевьева Мишо, которая заявилась сюда и наобещала с три короба… – Бастьен ударил кулаком по столу.
– Муженек, угомонись наконец, – осмелилась встрять Люсьена. – Я очень огорчена тем, что Арман уезжает, но ведь у них с Женевьевой и до войны были серьезные отношения. И если она до сих пор его любит – что ж, так тому и быть!
Подобное вмешательство в мужской разговор было с ее стороны подвигом. Став женой Бастьена, она никогда ему не перечила, все вопросы в семье всегда решал только супруг. Она терпела несправедливое отношение мужа к Изоре, предпочитая закрывать глаза и уши в моменты, когда дочке приходилось сносить незаслуженные побои. Но сейчас материнское сердце взбунтовалось, настолько ей было жалко сына. Ее мальчик не заслужил такой участи – прожить всю жизнь взаперти, без женской любви.
– Спасибо, мама! – повернулся к ней Арман. – Не беспокойся, ты сможешь приезжать к нам в Люсон, когда захочешь. А вам, отец, не пора ли наконец нанять кого-то себе в помощь – и не поденщика, как вы привыкли, а постоянного работника!
Фермер зарычал и схватил со стола бутылку фруктовой водки. Отхлебнул глоток, вытер рот рукавом.
– Я сам решу, что мне делать, господин горожанин, у тебя спрашивать не стану! Ну и катись в свой Люсон вместе с потаскушкой Женевьевой! Она быстро наставит тебе рога! И правильно сделает: кому охота день и ночь смотреть на изуродованную рожу!
– Замолчи, Бастьен! Это отвратительно! Не говори так о нашем сыне! – заплакала Люсьена.
– А что? Надо быть последним кретином, чтобы не понять: продажная девка Мишо только и мечтает прикарманить его пенсию! – брызгал слюной мужчина. – Ей плевать на нас, лишь бы забрать нашего парня!
– Господи, вы хоть сами понимаете, какую чушь несете? – едва сдерживался Арман. – Сколько можно объяснять? Женевьеве не нужна моя пенсия, она получила в наследство дом и виноградник, который дает приличный доход. И если уж говорить начистоту, отец, мы планировали жить в Люсоне еще до войны, собирались открыть бакалейную лавку.
– Бакалейную лавку? Не смеши меня! Да ты распугаешь всех покупателей своей образиной! – Бастьен не подбирал выражений.
– Если бы вы не были моим отцом, я бы врезал так, что вашу образину не отличили бы от моей! Понятно, почему вы обрадовались, когда я вернулся, – будет кому работать на поле! А счастлив я или нет, вам плевать!
Люсьена тихонько охнула. Стиснув зубы, она в отчаянии уперлась лбом о стену возле очага. Она остерегалась открыто принимать сторону сына, потому что Бастьен вполне мог сорвать зло на ней, хотя прежде с ним такого не случалось. «Господи, за что нам это?» – переживала она.
Перед глазами пролетел весь сегодняшний день: как они кололи свинью у Дювиней, как бедное животное пронзительно кричало. А этот острый запах крови и внутренностей… Около полудня они пообедали прямо в сарае, и Бастьен выпил слишком много вина. Потом снова взялись за работу. Люсьена радовалась возможности поболтать с Жанин Дювинь, своей школьной подругой. «Я рассказала ей про Армана, и Жанин очень сочувствовала, а потом сказала, что это благословение господне – что наш мальчик жив, хотя и вернулся с войны изуродованным. Затем мы поехали домой. Мне пришлось править, иначе двуколка точно бы перевернулась – Бастьен так набрался, что потерял рассудок. Вот несчастье! И надо же было господам графу и графине выехать на автомобиле нам навстречу!» Клотильда де Ренье смерила арендатора строгим взглядом и тут же принялась жаловаться на поведение Изоры. Думать об этом Люсьене было неприятно, а реакция мужа, едва тот узнал о решении Армана уехать, только усугубила положение.