Она достала ломоть хлеба и принялась его торопливо жевать, запивая ледяной водой из ключа. Поев, глубоко вздохнула и быстрым шагом пошла по дороге, ведущей к замку. Через несколько сотен шагов наткнулась на преграду.
Поперек дороги тянулась огромная полоса из остатков сожженных поленьев, стволов деревьев и всякого хлама. Что это? Похоже, кто-то жег огромный костер, отгораживающий дорогу к замку от деревни.
Она с опаской прошла по кострищу и вышла на дорогу, резко поднимающуюся вверх.
Глава восьмая
Ночь выдалась тяжелой и душной, как перед грозой. Фелиция долго молилась, стоя на коленях перед домашним алтарем. На душе было неспокойно. Она тревожилась за племянников, за Агнесс, да и за себя тоже. Неистовство Джона напугало ее. Она забыла его страсть и напор за прошедшие долгие годы.
Иногда они встречались, но никогда не разговаривали, кивая друг другу издалека, как чужие. И вот снова его горячий взгляд пробил всю ее защиту. Как в молодости, душа трепетала и падала куда-то глубоко вниз. А ведь ей уже тридцать два! Она мать-настоятельница и отвечает за несколько сот доверившихся ей душ.
Раздался негромкий стук. Фелиция осторожно подошла к дверям и спросила:
– Кто это?
Послышался несмелый ответ сестры Инэз:
– Откройте, матушка, это я.
Фелиция отодвинула тяжелый засов. После несостоявшегося нападения Контрарио на монастырь она стала запирать свою дверь. Так было спокойнее.
Сестра вошла, сложила руки на животе и склонила голову.
– Матушка, я все сделала, как вы велели. Предупредила всех сестер, чтобы закрывали двери на засовы, проверила привратницкую, поставила дежурить у Амелии Паккат трех сестер.
– Очень хорошо, спасибо. Вы можете идти отдыхать, сестра Инэз.
Но та медлила, все так же глядя в пол.
– Матушка, как вы думаете, граф Контрарио может вломиться в наш монастырь? Он ищет Агнесс? – ее голос звучал обеспокоенно и даже испуганно.
– Т-сс, сестра! Тише! Не называйте имен! Вы же знаете, что и у стен есть уши!
Сестра понизила голос.
– А правда, что граф любого может сделать своим слугой? И никто ему не будет сопротивляться?
Она спросила это с таким страхом, что Фелиция со вздохом ее успокоила:
– Сейчас уже не может. Но мог.
– Не может? И это связано с Агнесс? – монахиня вскинула голову, не в силах сдержать любопытство.
Фелиция с укором посмотрела на нее.
– Вы хотите отвечать перед графом? Он не стесняется в выборе средств, чтобы заставить людей говорить. Это доставляет ему изуверское наслаждение.
Сестра Инэз побледнела и перекрестилась.
– Я ничего больше не буду спрашивать, матушка. А почему вы не попросите у наместника королевскую стражу для нашей защиты?
– Потому что ее нет. Стража охраняет королевский дворец и наводит порядок в столице. Ты же знаешь, там восстание.
– Знаю. Но у нас стало так страшно… Этот ужасный граф…
Настоятельница ее прервала, не желая слушать подтверждение собственным страхам:
– Потерпите. Господь нас защитит. И идите, сестра, отдыхайте. День был тяжелым, и неизвестно, каким будет завтра.
Больше взволнованная, чем успокоенная, сестра Инэз ушла, а Фелиция поспешно задвинула за ней тяжелый засов до упора. Ей тоже было страшно. Помощи ждать не от кого. Во дворце всем заправляет Зинелла. Опоенный отравой брат укрылся в поместье, он еще долго будет не в состоянии заниматься делами государства. Беллатор с Сильвером уехали, и теперь ей не у кого просить защиты. Хотя нескио прав – что могли бы сделать племянники против нескольких сотен наемников графа? Только погибли бы сами. Хорошо, что их здесь нет.
В голову пришла запоздалая мысль: почему она не попросила защиты у нескио? У него свое войско, опытные воины, не раз бывавшие в сражениях. Но было бы странно просить помощи у своего противника. Это значило быть ему обязанной, а быть обязанной своему врагу означает гибель. Но, может быть, нескио не враг наместнику? Не враг ей? Нет, это невозможно. Для него содействие Медиаторам означало предательство своего рода. Все нескио всегда были главными противниками наместников, и вряд ли нынешний будет что-то менять.
Выхода нет. Нужно с достоинством встретить свою судьбу. Фелиция с гордо поднятой головой подошла к шкафчику и достала из дальнего угла маленький кинжал. Очень красивый, с рукоятью из узорного золота. Подержала его в руке. Он удобно лег в ее ладонь. По щеке сбежала одинокая слеза. Вот ей и пригодится подарок Джона. Будет забавно заколоть себя его кинжалом. Конечно, это неизбывный грех, но что ей еще остается? Она никогда не позволит ему надругаться над собой.
Фелиция вытащила кинжал из ножен и спрятала в складках рясы ближе к сердцу. Она успеет вонзить его в себя. Никто не сможет ей в этом помешать.
Вдалеке сверкнула ослепительная молния, стрелой пронзив небо, и угрожающе прогремел первый гром. Фелиция вздрогнула. Вот и гроза. Она села в жесткое кресло за своим рабочим столом и принялась ждать. Спать в такую жуткую ночь не следовало.
Подвинула свечу поближе, принялась проверять доходные книги монастыря. Нашла несколько ошибок в закупках белья и призадумалась. Это в самом деле были ошибки? Не поменять ли ей кастеляншу?
Она усердно работала, прогоняя сон, и все же не заметила, как задремала. В окне сверкали молнии, громыхал гром, заставляя монахинь вздрагивать и молиться, а она потерялась между сном и явью, не понимая, в прошлом она или в настоящем. Граф с горящими от страсти глазами опять стоял перед ней на коленях и, держа ее руки в своих, страстно убеждал в своей любви. И она опять ему верила.
От прямого удара молнии в шпиль собора земля затряслась, она очнулась и испуганно подняла голову. При свете молний перед ней предстала высокая фигура, закутанная в черное облако.
Фелиция поспешно поправила почти догоревшую свечу, и при ее свете разглядела графа, завернувшегося в черный плащ.
Отвесив издевательски-вежливый поклон, он томно проговорил:
– Очнулась, спящая красавица? Я уж думал, мне придется тебя будить. Приятно, что ты меня ждала.
Заболело сердце, но Фелиция ответила со спокойным достоинством:
– Чего ты хочешь, Джон? Для чего ты здесь? – она даже не спросила, как он вошел. Зачем? Она знала о его неприятной способности проникать сквозь запертые двери.
– Поговорить.
– Почему нельзя поговорить при свете дня?
Он угрожающе склонился над ней, опершись руками о столешницу.
– Мне больше нравится ночь. Недаром меня называют сатанинским отродьем. Разве ты этого не знала?
Откинувшись на спинку кресла, чтобы быть подальше от него, Фелиция негодующе перекрестилась.