Миг тягучего долгого падения, жадные губы, осторожные руки, ласкающие изнутри ее бедра и самое нежное, самое укромное местечко… Она беспомощно всхлипнула, обнимая за плечи своего ярла. И словно само море в ответ обласкало её тугими волнами. Соль на губах… Это все-таки несколько слез не удержались, смочили щеки. Губы Фьялбъёрна сразу коснулись лица, подхватили капли. Йанта застонала от медленного толчка, разом наполнившего её тело и утолившего жажду сердца. Она хотела отдаваться. Хотела принадлежать, дарить себя так щедро и полно, как только сможет. Отдать все, без остатка, раствориться, как соль растворяется в воде, не потеряв себя, а став чем-то иным, новым.
Бъёрн двигался в ней с томительной размеренностью, каждым движением заставляя тело где-то внутри вспыхивать почти болезненным удовольствием, слетающим с губ низкими глубокими стонами. А потом даже этот легкий привкус боли исчез, и осталось чистое счастье — таять в руках, смотреть в глаза, раскрывать губы навстречу другим губам и без тени сомнения знать, что она необходима и дорога. Не как игрушка, не как дорогая бесполезная вещь, а как равная и в бою, и в наслаждении. Как же это было непохоже на фальшивую страсть наведенного сна с Янсрундом!
И когда переполнявшее её удовольствие окончательно захлестнуло тело и разум, Йанта закричала. Вжалась в тело Бъёрна, обвивая его руками и ногами, извиваясь от невыносимой горячей сладости, растекающейся внутри, изнемогая в пламени, разделенном на двоих добровольно. Фьялбъёрн стонал что-то в ответ, покрывая поцелуями её лицо, стискивая до боли, каждым движением, словом и вздохом утверждая, что не отпустит, никогда, никогда… И пусть Йанта знала, что «никогда» — это лишь до утра, но и это было больше, чем она могла надеяться.
Часть пятая. Чего боится пустота
Глава 21. На пути в Маргюгрову Пучину
Ночь окутала спящее море. Хавманы разбрелись по своим подводным норам, морские псы изредка выглядывали из волн, чтобы взглянуть на убывающую луну. «Гордый линорм», ведомый мертвыми руками команды Фьялбъёрна Драуга, направлялся к Маргюгровой Пучине.
На самом корабле было тихо. И только окутывало его невидимое для глаз простых смертных тяжёлое сладковато-горькое облако почти улёгшихся страстей, пылающего гнева и дурманного, терпко-пьянящего шального примирения.
«Гордый линорм» покачивался на волнах, убаюкивая истомленную ворожею, хмурую чудесницу-мерикиви и таинственного чародея с юга. Хотя… кто знает, спит ли вообще тот, чьи помыслы так далеки от понятных северным богам?
Ворожея в каюте шумно выдохнула и беспокойно перевернулась на бок. Тут же сильные руки капитана обхватили её и прижали крепче к широкой груди, утешая и успокаивая, отгоняя прочь дурные сны.
Гунфридр наблюдал молча. Потом, заслышав еле различимое шипение огромного корабля-линорма, улыбнулся. Осторожно протянул руку вперёд, поддерживая гигантской ладонью из солёных течений днище корабля. Тш-ш-ш, всем спать. Завтра будет суровое утро. Завтра будет злое море, плещущее о серый берег, и молчаливые скалы-зубья, взмывающие из бездны вод. Там ждет незваных гостей безумный водяной Вессе, там голодная пасть прорвавшейся в этот мир Пустоты, ещё не созревшая как следует, но уже готовая поглощать всё живое и неживое. Оттуда идёт запах боли и слез. Там заранее ожидает Госпожа Смерть, медленными шагами блуждая вдоль берега и пристально смотря в морскую даль. Скоро покажется «Гордый линорм», скоро на губах Смерти появится вкус крови и плоти, а в ушах зазвенит песнь отчаяния и безысходности.
Но до тех пор даже Повелителю моря — только ждать. И слушать плеск морских волн и вздохи Пустоты, что блекло-серыми щупальцами рыщет по Маргюгровой Пучине, обнимая каждую скалу. Пока еще Пустота настолько слаба, что не может вырваться на волю сама, поэтому вся ее надежда на Вессе. Но водяной уже понимает даже сквозь туман сумасшествия, что один не справится, а помощниками как-то не озаботился. Но и сдаваться уже нельзя, ибо идти ему некуда. Поэтому остается стоять — до конца. Даже у Вессе есть кое-какие понятия о чести и упорстве.
— Следиш-шь? — равнодушно поинтересовался подобравшийся сзади Мрак.
— Слежу, — лениво отметил Гунфридр, покачивая в ладони длинное тело «Гордого линорма», будто игрушечный кораблик. — Что мне ещё делать-то?
Мрак задумчиво сгрёб с ночного небосвода непроницаемую черноту, пересыпанную сверкающими звездами, будто бриллиантовой пылью, и выпустил над кораблём. Парус тут же заискрился переливающимся светом, словно покрылся алмазной крошкой под яркими солнечными лучами.
— Художник, — поцокал языком Гунфридр.
— Ну, не одному же Янсрунду развлекаться, — улыбнулся Мрак. — Но у него, правда, игра другая… Вон как ярлову ворожею лелеял и голубил. Драгоценностями осыпал с ног до головы, яствами и винами лучшими угощал…
— В постель против воли укладывал, — невинно подсказал Гунфридр.
Мрак пожал плечами, слепленными из струящейся тьмы, такой черной, что полотно ночных небес рядом с ним казалось синим-синим бархатом.
— А против воли ли? Может, сама дева не разобралась в том, чего хотела?
Гунфридр ничего не сказал, только покачал головой, и волны заплескались сильнее, забеспокоились. Морской Владыка осторожно выпустил «Гордый линорм» и легонько подул, ускоряя течения, чтобы к полудню команда Фьялбъёрна Драуга была на месте. Ха! А вот и он сам… Стоит у борта, мрачно смотрит вперед. Даже не потрудился набросить плащ, так и покинул каюту, разомкнув жаркие объятия и оставив свою ворожею спать одну. Чувствует неладное, понимает, что не всё говорит ему черноглазая Йанта. А как тут сказать? Янсрунд тоже не прост и умеет набрасывать сети.
— Не спится ему что-то… — задумчиво протянул Мрак. — Что ж так? Не рад возвращению любимой, что ли?
— Не язви, — отозвался Гунфридр, пристально вглядываясь в силуэт Фьялбъёрна. — Судя по стонам, что слышались из каюты… очень даже рад.
— Старый развратник, — поморщился Мрак. — Нет чтобы делом заниматься, он тут подслушивал!
Гунфридр сделал вид, что не расслышал. Да и как Мраку понять радости жизни? Сам-то уже давно позабыл, что да как, ему подавай вечное, прекрасное… мёртвое. Даже для бога вкусы у Господина Мрака очень своеобразные. Другое дело — души людские, что так похожи на море. Там страсти в клочья, любовь, словно шторм, а потом такие неистовые объятия, что того и гляди — вода закипит!
Несколько минут драуг стоял неподвижно. Затем тихо что-то скрипнуло, на палубе показался закутанный в длинные одежды южный чародей. Он вроде бы хотел направиться к Фьялбъёрну, но почему-то передумал. Замер за спиной. Потом медленно поднял руки ладонями вверх. Над ними тут же вспыхнуло пурпурное сияние, заиграло ярким светом. Драуг, почувствовав неладное, резко обернулся. На каменном лице промелькнуло изумление. Но при этом ни капли страха или настороженности. Доверяет, значит?
— Любопытный смертный этот Яшрах, — вдруг подал голос Мрак. — Сколько уж здесь ошивается, всё никак не могу понять, сколько ему лет. А силища тёмная, славная, вкусная… Ох, пригласил бы я его погостить…