А потом её отпустили. Чуть отстранившись, Янсрунд запустил пальцы в волосы Йанты, обессилевшей от поцелуя, как от сильной кровопотери.
— Хочешь еще? — услышала она негромкий голос. — Я бы тебя поцеловал, но не стану. Сама не поблагодаришь.
— По… че…му…
Каждый звук давался с трудом — губы застыли, будто отмороженные.
— Видела моих слуг? Ту девицу, что провожала тебя? Еще один такой поцелуй — и твоя кровь застынет в жилах, потечет медленно, как река подо льдом. Сердце стихнет, будет стучать редко. И ты станешь моей. Совсем моей, полностью. Мыслями, душой, телом… А если поцелую так еще раз…
— Тогда…
— Умрешь.
Йанта через силу открыла глаза, посмотрела в прекрасное и чудовищное лицо, сияющее в полутьме. Янсрунд улыбался. Смотрел с уверенным превосходством, как на добычу, беспомощную, завоеванную.
— Не хочу, — выдавила она. — Нет…
— Конечно, — усмехнулся Повелитель Холода, наклоняясь, и его волосы заколыхались белоснежным искристым шелком, закрывая весь мир вокруг, не позволяя отвести взгляда. — Зачем мне еще одна кукла? Холодная, глупая… Так ты гораздо лучше. Просто слушайся.
Йанта сглотнула вязкую слюну. Теперь возбуждение, плавящее тело, мешалось в ней со страхом. Если бы только знать, что это и вправду сон, что зыбкое разноцветное марево паутины и блеск кожи и волос Янсрунда ей грезятся, что томительная дрожь и напряжение внизу живота — лишь неутоленное желание разгоряченной плоти. Сон? Тогда ничто не страшно, можно сопротивляться. Но если явь… Еще одно касание ледяных губ принесет такое же невыносимое блаженство — и смерть души.
Она бессильно обмякла, и Янсрунд снова улыбнулся. Одобрительно, почти ласково. Так же медленно провел пальцами по ее груди, царапнул тугой от холода и возбуждения сосок. Между её обнаженным телом и существом сверху было лишь тонкое белое полотно одежды Янсрунда. Невесомая преграда, не скрывающая ничего. Например, что повелитель холода не так уж холоден прямо сейчас. Очень уж явно его напряженная плоть упирается в бедро Йанты. А сама она со своими чувствами и желаниями тем более на виду, не зря же в ледяных глазах такое насмешливое торжество.
— Не хочу, — сказала она упрямо. — Я… не хочу… тебя.
— А разве я спрашиваю разрешения?
Тягучая насмешка в голосе, высокомерная холодная улыбка. Янсрунд чувствовал свою силу и власть, нимало не смущаясь отказом. Напротив, даже забавлялся. И определенно собирался продолжить.
Глубоко вздохнув, Йанта прикусила губу. На несколько мгновений боль пробилась сквозь тяжелую пелену непрошеного удовольствия, прояснив мысли. Почему-то самым важным сейчас казалось понять, сон это или все происходит наяву. Ведь если она спит, значит, навязанные ласки — её собственная греза? Неужели это она сама хочет оказаться в объятиях Янсрунда? Бред… Может, она и не любит Фьялбъёрна, как супруга, но изменять не собирается…
— Слишком много мыслей, — шепнул, снова склоняясь к ней, Янсрунд.
Когда он снова коснулся ее губ, обжигая своими ледяными, Йанта дернулась, помня предупреждение, но в этот раз поцелуй вышел совсем легким и быстрым. И все-таки даже от такого все соображения мгновенно вылетели из головы. Холодное пламя. Она захлебнулась собственным стоном, сгорая в нем, беспомощно теряя волю к сопротивлению. Еще поцелуй, и еще…
Она едва почувствовала, как уверенно бесстыдные пальцы гладят внизу, проникнув между бедер. И как холод чужих рук и собственный влажный жар смешиваются в упоительном противостоянии. Комната вокруг закружилась, поплыла, стены исчезли, раскрывая бескрайний простор ледяной пустыни и такого же бесконечного неба… Все-таки сон. Иначе разве мог бы снег принять их тела, как самое мягкое и теплое ложе? Разве могло бы ей, обнаженной, быть так жарко среди алмазной пыли, летящей со всех сторон. Сон… Пусть это будет сном, пожалуйста!
— Ты и вправду полна огня, — шепнул мучитель. — Сладкого, жаркого, золотого пламени. Хмельного и пряного, как лучший в мире глёг. Тебя приятно пить, а взять — еще лучше…
Его пальцы небрежно пробежали по переливчатой паутине, лаская Йанту там, где нити льнули к телу. Весь мир вокруг пах морозной свежестью — ароматом кожи и волос Янсрунда. Или это все-таки снег?
— Не смей закрывать глаза.
Не убежать, не спрятаться даже в такое слабое укрытие. Не обмануть саму себя, что не хочешь или хочешь кого-то другого. Потому что плавишься под умелыми руками, таешь, будто стала льдинкой на солнце, и хочется еще, еще… Йанта с трудом подняла тяжелые веки и беспомощно посмотрела в серебро непроницаемого взгляда, ловя хоть тень каких-нибудь чувств, но глаза Янсрунда скрывали душу так же надежно, как тысячелетний ледяной панцирь — землю спящих под ним Островов. Если у Янсрунда вообще была душа.
И она сдалась. Подчинилась, изнемогая от стыда и бессилия, от ясного сознания, что хоть её берут и против воли, но сопротивляться еще можно было бы. Ведь Янсрунд и сам не хочет пока делать её безвольной куклой, ему интереснее живая горячая добыча. Дело не в страхе. Не только в нем…
— Ты меня хочешь, — сказали ненавистные узкие губы, снова растягиваясь в улыбке. — Не лги, ворожея. Ни мне, ни самой себе. Скажи правду, и я уберу паутину.
— Да… — прошептала Йанта. — Будь ты проклят… Да.
И уже было неважно, сон или явь творились вокруг. Потому что она не выдержала, не справилась, уступив слабости и искушению.
Улыбка Янсрунда стала торжествующей. А потом он почти лег на Йанту, упираясь ладонями в ложе над ее плечами, и коснулся губами паутины чуть ниже её ключиц. С тихим звоном разноцветная нить исчезла, и Йанта уже не понимала, что обжигает её таким мучительным удовольствием — тающие паутинки или собирающие их с её тела губы Янсрунда. Грудь, руки, снова грудь и живот, бедра… Она всхлипывала, не владея собой, бесстыдно подставляясь под эти легкие жалящие поцелуи, что дарили свободу и одновременно забирали ее. И когда паутина исчезла, последним хрустальным звоном растворившись в воздухе, она почувствовала себя еще более беспомощной, чем в ней. С узами, пусть и волшебными, можно было бороться, с Янсрундом — нет.
Все равно, что сопротивляться холоду, вездесущему и бесконечному. Смерть от мороза — самая добрая, так? Теперь она знала, как это бывает. Она почти хотела принять еще один поцелуй Янсрунда, лишь бы не было так стыдно, однако такой милости ей не оказали. Холодные ладони снова скользнули между бедер, раздвигая их, гладя и лаская самые укромные уголки тела, потом жесткие прохладные пальцы двинулись дальше, внутрь.
Кажется, она стонала. Нет, не от боли — ее почти не было. Разве что в первые мгновения, когда все-таки невольно сопротивлялась власти чужого тела над своим. Ахнув, снова прикусила губу, пытаясь сдержаться… Прикрыла глаза — все равно это уже ничего не решало. Покорно расслабилась, разводя колени и поднимая их… Но потом, почувствовав первые толчки внутри, приглушенно застонала и подумала, что лучше бы было больно. Потому что получать удовольствие с тем, для кого ты всего лишь игрушка, — хуже прямого насилия. Даже этого утешения — остаться непокоренной хотя бы так — ей не дали.