Свет вылепил меня из тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Калинаускас

Я расскажу вам свою биографию. Но не в том смысле – родился, женился, умер. Постараюсь рассказать о тех событиях и переживаниях, которые, как мне видится, были для меня значимыми. А то про мою биографию тоже легенд более чем достаточно. Пора уже внести в этот вопрос ясность… Первый значительный факт, наверное, состоит в том, что до пяти лет я о себе ничего не помню. Вообще ничего. Знаю только, что родился в городе Новгороде, что роддом был в барже и что отец быстро забрал нас с мамой оттуда, потому что там бегали крысы, одному младенцу отгрызли ухо. Но это все рассказы… Никаких засечек в активной памяти не существует, просто чистый лист, пустое пространство.

Первое воспоминание относится к пятилетнему возрасту, и оно очень короткое: мы на извозчике едем от вокзала до первой квартиры, на которой мы жили в Вильнюсе. По полуразрушенной улице Шопена. Но я не знал, что это улица Шопена, потом узнал. Следующие воспоминания относятся к возрасту где-то в пять с половиной лет. Их тоже не очень много. Это вторая квартира, у которой была общая с кабинетом отца передняя. Входишь, налево – кабинет прокурора литовской железной дороги, а прямо – вход в нашу квартиру. Помню стол, под которым мы с братом (он был младше меня на два года) любили играть.

Еще картинка – мне уже шесть лет, весна. Мы греемся на солнышке, загораем на крыше этого дома. С мальчишками. Потом «роман» в последней группе детского сада… Длинный такой роман: в детском саду начался, в первом классе закончился. В общем, помню, что атмосфера у нас в этом возрасте по части противоположного пола была очень сексуальная, такая, я бы сказал, вольная. Что еще… Депо, где мы собирали медную проволоку и какие-то куски меди, сдавали их в утиль и на эти деньги покупали мороженое или ходили в кино. Кинотеатр в один этаж такой, барак. Там я смотрел «Маленького Мука» – фильм такой, который американцы подарили.

Будущая моя школа, к которой – как, это уже осень? Да! – подвозили на лошади с телегой ящики с лимонадом, в бутылках с фарфоровой пробкой, как сейчас у пива «Гролш». Мы их воровали, выпивали лимонад и разбивали бутылки для уничтожения следов. Потом последнее мгновение, несколько минут перед тем, как меня столкнули в лестничный пролет – мы стоим на площадке, а вниз идет лестница в подвал. Подвал очень глубокий, лестница в два пролета, над первым пролетом окно, заложенное мешком с опилками, и мы из самодельных луков туда стреляем. Кто-то меня толкает. Следующее, что помню: я лежу внизу в подвале, в каморке дворника. На мне разорвана рубаха, и меня поливают водой. Следующее: уже больница. Побеги через окно на картофельное поле, картошка в тумбочке.

Потом мы попрошайничали на улице. Если бы меня отец застукал, я не знаю, что бы было. Я спрятал руку за спину, ребята надели на меня рубашку, и я сел, положил перед собой кепку и так насобирал нам всем на кино и мороженое. Помню тайные свидания с девочкой, с которой у меня была «любовь» в детском саду. Это было уже в первом классе. Я приходил к ней, когда не было родителей, и мы играли в эротические игры. Помню, как залез в вентиляционную систему. Это был старый дом немецкой постройки, и вентиляционные шахты в нем были, как в американских боевиках. Я пробрался к какому-то окошку в классе, где шел урок, ученики меня видели, а учительница нет. Я корчил там рожицы, и весь класс начал ржать. В конце концов меня засекли, вызвали, привели к директору – очень суровый мужчина! – и он отправил меня домой за родителями. А мы уже переехали на другую квартиру, от школы довольно далеко. Я шел и думал, как я приду домой и что со мной сделает папа, потом долго стоял в подъезде и строил планы. И вдруг в подъезд вошел наш директор. Увидел меня и говорит: «Николаев, ты чего это тут стоишь?» Я начал что-то ему объяснять, как попаду к отцу, что я ему скажу и вообще… «Ладно, – вздохнул директор, – я тебя прощаю».

Ничего интересного потом, какие-то годы такие… Ну разве что двор, где в одном месте на стене были глубокие, вполкирпича, выемки – до самого чердака высокого трехэтажного дома. По этим выемкам мы залезали на чердак.

И еще помню, как в сарае, который принадлежал нашей квартире, я нашел обойму пистолетных и обойму винтовочных патронов, серебряный крест фашистский и еще два каких-то крестика, награды. Поменял их на марки. А патроны мы разобрали и жгли порох в костре… Помню огород, откуда мы таскали помидоры, помню вкус этих помидоров. Кладбище, заросшее, старое, на котором мы собирали кленовый сок. Марки собирал, помню… Один раз, помню, мама сгоряча мне сказала: «Домой не возвращайся, если что-то с тобой случится!» – и я не возвращался. Ушел к своему однокласснику. Потом не выдержал, побежал в окно смотреть, увидел, что мама переживает, нервничает…

Мы выросли в ситуации, в которой духовные традиции практически отсутствуют. Знания о них пришли к нам в основном из книг. Только некоторые из нас имели возможность встретиться и общаться с живыми носителями традиции, поэтому и возник большой перекос в понимании того, что есть духовное сообщество и что есть сами духовные традиции.

Первый критерий, который мы можем ввести для того, чтобы рассматривать любой вариант совокупности данных под названием «духовная традиция», – это сравнение предлагаемых моделей жизни по уровню сложности. Если модель, которая предлагается в качестве духовной жизни, проще, структурно примитивнее, чем жизнь, которой мы все живем, то эту модель сразу можно отнести в разряд «убежища».

Использование знаний духовной традиции или специально заново организованной системы знаний для создания модели жизни, структурно более простой, однозначной и не имеющей внутренних противоречий, указывает на то, что человек не справляется со сложностью внешнего или сложностью внутреннего мира. И как показывает практика, большинство людей, произнося слово «духовность», имеют в виду именно такую ситуацию.

Это очень важно. Использование духовной традиции, духовной культуры в качестве убежища и является наиболее распространенным вариантом.

Оформляются эти варианты обычно с помощью самой разнообразной мотивации:

– стремление к самосовершенствованию;

– восхождение «к чему-то там небесному»;

– нисхождение «к чему-то там сатанинскому».

Независимо от мотивационного оформления, от того, во имя чего и зачем, при анализе обнаруживается, что человек пытается создать себе или психологическое, или практическое жизненное убежище. Он упрощает свою внешнюю ситуацию за счет специально организованного внешнего мира (например, секта, община) или свою внутреннюю организацию за счет создания внутренне непротиворечивого, структурно простого мира, тем самым уходя от напряжения, сложностей и противоречий, и в любом случае оказывается в убежище. Чаще всего оправданием подобного «ухода» служит такой мотив, как самосовершенствование.

Сверхценностью, как правило, становятся переживания. Все содержание духовности как убежища сводится к «особым переживаниям», которые объявляются сверхценностными, или же к переживаниям общения, к простой, ясной структуре общения по принципу «все мы хорошие, все мы любим друг друга, все мы мирные и тихие». Необходимость убежища осознается как со стороны рационального знания, так и со стороны духовной традиции. Существует категория людей, которые время от времени нуждаются в такого рода убежищах, и поэтому эти убежища существуют, существовали и будут существовать. Но когда человек, претендующий на серьезное отношение к традиции и к духовному сообществу, пытается свести всю задачу духовной традиции к убежищу, это просто выдает его незнание.