Она доведена до отчаяния - читать онлайн книгу. Автор: Уолли Лэмб cтр.№ 14

– Ка-ку-ю хоро-шу-ю плас-тин-ку вы слушаете, я ее тоже лю-блю-у-у, – передразнила Розалия, и девчонки заржали, как ослицы.

– Как тебя зовут? – крикнула Стася.

– Долорес, – это вышло робко, почти просительно.

– О, – сказала она, – а я думала, Страхудла!

Ее сестра завизжала от восторга, срывая зубами обертку с леденца и бросая ее через перила на меня.

Это повторялось каждый день.

– Привет, Блевота, – кричала одна, когда я подходила к магазину.

– Передай привет своим вшам, – кричала другая, когда я выходила с покупками для бабушки. Сердце у меня билось, бабкина сдача становилась горячей в кулаке. Я улыбалась храброй улыбкой Анны Франк и сдерживала желание перейти на бег. Дома я рассматривала свое лицо в зеркале аптечки, думая, из-за чего они меня возненавидели. Я принимала каждую из их воображаемых причин. Однажды ночью я проснулась, дрожа, – мне приснилось, что близнецы заманили меня к себе на крыльцо предложением дружбы и пытались сбросить через перила головой вниз.

– Что такое пиэли? – спросила я у бабки. Был вечер, она сидела за столом, бормоча молитвы и перебирая четки, пока я вытирала посуду.

– Перемещенные лица. Люди, которых мы вывезли из Европы после войны. Кажется, мы вправе ожидать от них благодарности!

Я понимала, почему благодарности не дождаться. Будучи сама перемещенным лицом, я была не особо признательна бабке за ее благотворительность: у меня вызывали отвращение ее пигментные пятна, говорившие о больной печени, ее тихая отрыжка, то, как она совала пальцы в рот и с горловым звуком снимала верхние зубы. Долорес Прайс, перемещенное лицо – даже в этом я была похожа на Писеков, но девчонки не желали видеть во мне ровню.

Письма Джанет приходили нерегулярно и были переполнены обидными свидетельствами, что жизнь продолжается и без меня. Две бывшие подруги вообще ни разу не написали, зато каждую субботу неуклонно приходило письмо от матери из бесплатной больницы. Мысли в письме разбегались: сначала она писала о прекрасных людях из группы арт-терапии, а в следующей фразе волновалась об утюге, который мы наверняка забыли выключить, когда запирали дом. «Я жар отсюда чую, – настаивала она. – Дом сгорит дотла, прежде чем кто-нибудь признает гребаную правду».

Однажды в дождь бабка обнаружила, что закончились яйца. Я нехотя согласилась сходить в магазин, рассудив, что даже непрошибаемые сестрицы Писек будут сидеть дома в такую погоду. К моему облегчению, на крыльце было пусто – горевшая желтая лампочка казалась единственным признаком жизни. Но в суперетте, свернув за морозильник с мороженым, я буквально столкнулась с ними нос к носу. Впервые увидев их так близко, я с ужасом рассматривала сестриц. Розалия ела из банки луковые кольца, Стася листала журнал о кино. У обеих были белые брови и множество родинок. У Стаси оказалось деформированное ухо: слева на голове росли два маленьких лоскутка плоти, а остальное было словно всосано в череп мощным пылесосом.

– О, привет, Долорес, – с издевкой начала Розалия. – Мокрая ты еще уродливее.

Я протолкалась к кассе.

– Эй, Конни! – заорала Стася через весь магазин. – Обслужи ее побыстрее, у нее вши!

Биг-Бой прибирался на своем рабочем месте, держа в руке гирлянду сосисок. При этих словах он замер и в первый раз за лето заметил мое существование. Конни подозрительно прищурилась, и ее пухлые пальцы быстро забегали по кнопкам кассы.

Мои щеки пылали. Я чувствовала, как подступили слезы.

– Нет у меня вшей, – прохрипела я. – Они просто ненавидят меня до печенок.

Конни взглянула на меня, а затем на близнецов в первом проходе.

– Не трожьте журналы грязными руками, – только и сказала она.

Стася и Розалия подошли к прилавку, хихикая и неистово чешась. Стася протянула большой флакон «Рейда»:

– Спасите! – смеялась она. – Вышвырните ее отсюда!

– Заткнись! – не выдержала я. – Пиэль кривоухая!

Началось царапанье и тасканье за волосы; банки с овощами полетели с полок. Не помню, которая из близнецов сбила меня с ног. Нас растащили Биг-Бой и Конни.

– Черт вас побери, сломали мой прекрасный ноготь! – взревела Конни. – А ну, вон из магазина, все трое!

В версии, которую я рассказала бабушке, я не сопротивлялась. Если не поостеречься, такими темпами я окажусь в Нью-Джерси, и придется быть вежливой со шлюхой Донной.

На другой день, когда мы с бабкой смотрели «Домашнюю вечеринку Арта Линклеттера», из больницы для меня доставили подарок. Я разорвала коричневую оберточную бумагу, и мы с бабушкой молча уставились на него. Это была одна из картин, созданных матерью на арт-терапии: в ясном голубом небе среди аккуратных облачков парила женская нога, обутая в красную туфлю на шпильке, а из бедра росли зеленые, как у попугая, крылья, только сильные и такого размера, что выдержали бы и летящего ангела.

Первой из оцепенения вышла бабушка. Она опустилась в свое большое кресло и судорожно обхватила себя руками. В морщинах вокруг глаз застряли слезы.

– В Истерли мне это точно пригодится, – прошептала я. Больше в голову ничего не пришло.

Бабушка потрепала меня по плечу.

– Не думай об этих перемещенных дурах, – сказала она. – Лучше будь дома с приличными людьми вроде нас, – она кивнула на экран, причислив к приличным людям и Арта Линклеттера.

В своей комнате я разложила мамины письма на кровати, силясь отыскать в них хоть крупицы здравого рассудка. Картину я сунула за комод.

В августе бабушка записала меня в седьмой класс школы Сент-Энтони, где училась и моя мать. О приходских школах рассказывали жуткие истории: двоюродная сестра Джанет Норд знала одну девочку, которую так часто били по голове учебником арифметики, что у нее повредился мозг и возникло стойкое облысение. Но мне не терпелось познакомиться с ровесниками. Бабушка сказала, что грубые девчонки вроде Писеков посещают общественную школу. Окончательно меня убедила Ингрид Бергман: ее трагическая храбрая смерть в «Колоколах святой Марии» («Воскресный утренний спектакль» на десятом канале) пронзила мне сердце. Мы записались в Сент-Энтони на следующий день.

Первого сентября бабка много раз одернула мое клетчатое форменное платье в талии и вручила термос с виноградным «Зарексом» и сандвич с яйцом и салатом. Она очень надеялась, что он не испортится к полудню. Шагая по Пирс-стрит, я смотрела на свое отражение в витринах. «Вот девушка, исполненная тихой прелести, – думала я. – Наверное, у нее очень печальная жизнь».

На школьном дворе я прислонилась к прохладной кирпичной стене и стала натянуто улыбаться, показывая всем, как я счастлива, что мне не с кем поговорить. Когда мяч игравших в «вышибалы» ударил меня в плечо, я ошибочно приняла это за предложение дружбы, но двое мальчишек ростом мне по пояс нетерпеливо замахали руками, крича: «Эй, ты!» Я подняла мяч и замахнулась его бросить, когда у меня перехватило дыхание от увиденного.