Они бежали среди руин.
— Я уже не могу больше, — задыхаясь, заявила Бартеньева. — Давай спрячемся где-нибудь здесь, — и она показала на руины домов, тянущиеся вдоль улицы.
Данила продолжал тащить подругу за собой.
— Чем дальше уйдем, тем меньше шансов, что они нас найдут, — ответил он, тяжело дыша.
Действие лекарства кончалось, боль адским огнем горела в боку, но оператор старался не подавать виду, что страдает не меньше журналистки, иначе бы она стала давить на него, уговаривать прекратить бег. К счастью для Данилы, Бартеньева на время забыла о его болезни. До их слуха донесся далекий взрыв гранаты.
— Ну, все, — выдохнул Ключников. — Теперь они уже знают, что нас не было в тепловозе, — и он перешел на шаг.
— Давай прятаться, — настаивала на своем Камилла.
— Рано. На обратную дорогу у них уйдет минут пять. Это наша фора. Ты обещала слушаться меня во всем.
— Во всем, но не всегда.
Беглецы вышли на небольшую площадь, от которой веером расходились пять улиц. Все дома смотрели на площадь выбитыми окнами, в стенах зияли проломы от снарядов.
— Район тебе нравится? — попытался пошутить Ключников. — С верхних этажей открывается отличный вид. Да и внизу расположены парикмахерская, продуктовый магазин и табачная лавка, — указал он на выбитые витрины разоренных заведений. — А позавтракаем мы вот в этом кафе напротив. Тут варят чудесный кофе по-восточному. Ну как? — спросил он, усаживаясь в потрепанное плетеное кресло.
На самом деле Ключников просто не мог больше стоять, так пекло в боку.
— Не ерничай. Не время, — Камилла присмотрелась к Даниле, заметила, как он побледнел, и спохватилась: — Тебе надо лекарство.
Но оператор уже не слышал ее. Мобилизованные организмом силы кончились. Ушел адреналин, заставлявший не замечать боль. Глаза Данилы закатились, он обмяк в кресле.
— Милый, любимый. Ты меня слышишь? — принялась трясти его Бартеньева.
Но милый-любимый не отвечал. Женщина стала торопливо рыться в рюкзаке, в поисках ампулы и шприца. Хрустнуло стекло. Поршень шприца пошел вверх.
Сделала инъекцию трясущимися руками. Данила дышал, но не шевелился.
— Очнись, прошу тебя, — журналистка прижималась к нему.
Она не сразу сообразила, что обезболивающее тут не поможет. Потерявший сознание оператор и так не чувствует боли. Вдалеке послышался звук автомобильного двигателя. В почти вымершем ночном городе он разносился далеко. Понять, откуда и куда едет машина, было невозможно. Руины отражали звук, возвращали эхом, иногда даже начинало казаться, что едет не один автомобиль, а два или три.
Камилла попыталась поднять Ключникова, но эта ноша оказалась для нее неподъемной.
— Вставай же, вставай, — причитала она, подхватив оператора под руки.
Тот промычал что-то нечленораздельное, мотнул головой и затих. Лишь легкое сопение выдавало то, что он жив. Машина тем временем уже приближалась к площади. Камилле не к месту вспомнилось, как Ключников однажды приперся домой в стельку пьяным и свалился прямо на пороге, когда она открыла дверь. Причем упал на лестничной площадке. Не оставишь же там человека. И ей пришлось тащить его в квартиру за шиворот. Наутро на упреки Данила заявил, что если он напился, то это гарантия того, что он провел время в мужской компании. Если бы оказался в женской, то вернулся бы трезвым. Секс и пьянство несовместимы.
— Сейчас, сейчас, — Камилла сволокла Данилу на землю, ухватила за шиворот и потащила по асфальту.
Ноги у нее скользили, воротник норовил вырваться из пальцев.
— Я смогу, — шептала женщина, шаг за шагом преодолевая расстояние до выбитой витрины кафе.
Под ногами звенели осколки толстого стекла. Бартеньева отбрасывала их. Гул двигателя звучал уже совсем близко, в одной из улиц, выходящих на площадь, в темном провале уже плясал свет фар. Автомобиль ехал медленно. Так мог передвигаться только тот, кто что-то или кого-то искал в ночном Абу-эд-Духуре.
Пот заливал глаза, разъедал веки. Камилла дотащила Данилу до витрины, теперь предстояло самое сложное, перевалить безвольное тело через невысокий кирпичный бордюр. Ей никак это не удавалось, вспотевшие пальцы соскальзывали с воротника. Свет фар выплеснулся на площадь. Бартеньева дернула изо всех сил, воротник затрещал, но ей-таки удалось перевалить тело. Она тут же упала рядом, вжалась в пол, лишь одним глазом смотрела на выкатившийся на площадь джип. За рулем сидел Диб, двое боевиков стояли на платформе. Хусейн осмотрелся на ходу, не заметил прятавшихся за бордюрчиком беглецов и медленно покатил дальше.
— Фу-ты, черт, — выругалась журналистка и только сейчас поняла, что и рюкзак, и автомат остались лежать на улице, благо их закрывало со стороны площади потрепанное плетеное кресло.
Данила пошевелился, открыл глаза.
— Извини, я, кажется, потерял сознание. Но теперь уже чувствую себя лучше, — он сел, осторожно прикоснулся к боку. — Да, точно лучше.
Камилла не стала рассказывать о том, что только сейчас они чудом разминулись с Дибом.
«Хотя почему чудом? — подумала журналистка. — Это я сделала чудо. Оно мое».
— Пошли посмотрим, что нам приготовил случай. — Данила поднялся как ни в чем не бывало, подхватил рюкзак, повесил на плечо автомат.
Квартиры на втором этаже были полностью разграблены. Более-менее приемлемое жилье нашлось на последнем — пятом этаже. Тут даже сохранилось кое-что из обстановки. Раньше в квартире жили небедные люди. Аппаратуру и технику отсюда вынесли мародеры, а вот в спальне осталась стоять огромная двуспальная кровать под балдахином. В разбитое окно врывался ветер, занавески то затягивало в спальню, то выносило наружу.
— Красивый кадр, — профессионально оценил увиденное Ключников. — Только к нему нужно хорошее освещение.
Он устало опустился на кровать. С ненавистью стал сдирать с себя пропитанную потом и тюремным запахом одежду. Не вешал ее, а просто бросал на пол. Наконец он остался совсем голым. Камилла тоже стала раздеваться, пока не осталась в одном белье, подошла к кровати.
— Сними и это, — сказал ей Данила. — Ты же всегда любила спать обнаженной.
Женщина подумала и освободилась от белья. Она прилегла рядом, забросила руки за голову. Ключников коснулся ее бедра.
— Не надо, — остановила она его руку. — Мы с тобой уставшие как собаки, грязные, потные. Я не могу так. Ты и я пахнем тюрьмой.
— Нет, теперь мы пахнем свободой.
— У нас осталась вода?
— Сейчас посмотрим, — Ключников вздохнул, поднялся, вжикнул молнией рюкзака. — Немного есть, — он подал бутылку журналистке.
Камилла сделала несколько глоточков, прополоскала рот.
— Пей еще. Давай ее сегодня и прикончим, — предложил Данила.