– Мне… мне жаль, Дитер… – Сердце кольнуло болью, я протянула руку в порыве дотронуться до его плеча.
Жестокие слова, только что прочитанные в письме, обрели пугающий и отвратительный смысл.
– Да, моему отцу тоже было жаль, – отозвался генерал, откачнувшись от моей руки. – Он надеялся, что если не удалось убить меня во чреве, то я сам при рождении убью свою мать взглядом. Но этого не случилось. Проклятие вошло в силу не сразу, лет до десяти у меня было вполне обычное детство. Обычное для бедняка, разумеется. Я очень хорошо знаю, моя пичужка, что такое работа на мельнице от рассвета и до заката. Знаю, сколько ударов кнутом выдержит человек, прежде чем потеряет сознание. Шрамы на моей спине не дают этого забыть. А вот у вас гладкая кожа. – Он провел по моей щеке ладонью, и я задрожала не то от омерзения, не то от страха. – Мачеха не била вас, правда? Не решалась портить товар.
– Я не товар, – сквозь зубы выдавила я.
– Конечно, – без улыбки ответил генерал. – Конечно да. Вы – товар, я – проклятый выродок. Каждый несет на себе печать предназначения. От него невозможно избавиться, невозможно отмыть, как грязь, не срезать с кожей, как клеймо. Только вынуть вместе с душой, с последним вздохом. Оно навсегда с вами, моя пичужка. Так стоит ли трепыхаться?
– Стоит! – выкрикнула я ему в лицо и сжалась пружиной. – Лучше бороться и пытаться хоть что-то изменить, чем упиваться жалостью к себе! Ваш сад превратился в кладбище, а эта комната – в склеп! – Я обвела рукой помещение. – Зачем хранить вокруг себя статуи мертвых жен? Эти оскорбительные письма? Портрет человека, который приносил вам только несчастья и боль? Чтобы снова и снова ковырять рану? Дайте ей зажить!
– Это решать не вам, – злобно ответил генерал.
– Мне, – заупрямилась я.
– На каком основании?
– На том, что я ваша жена. – Я отважно глянула в бледное лицо генерала. – Дитер, да откройте окна. Впустите свежий воздух. Позвольте жить себе и другим. Вычистите весь хлам из этой комнаты и из своей души.
Я снова взмахнула рукой и нечаянно сбила со стола шкатулку. Она упала, крышка откинулась, и на пол полетели смятые письма, как осенние листья, подгоняемые ветром.
– Как вы смеете, – зарычал генерал и схватил меня за плечи. – Как смеете называть мою жизнь и все, что мне дорого, хламом!
– Потому что это больше не ваша жизнь.
– Да что вы понимаете! – Генерал встряхнул меня за плечи. – Вы, избалованная маленькая пичужка! В вашей голове только наряды, балы и украшения!
– А в вашей – война и смерть?
Он заревел и навалился на меня всем весом. Я вскрикнула и толкнула его в грудь. Будь генерал трезвым, он бы удержался на ногах, зажав меня, как недавно в комнате, и я бы не вырвалась, не убежала. Но он был пьян. От моего толчка его повело в сторону, одна ладонь соскользнула с моего плеча и ухватилась за стол. Я рванулась мимо, к двери, к свободе.
– Куда! – Генерал дернул меня за подол.
Я споткнулась и полетела на пол. Успела выставить руки, но все равно ободрала колени и застонала сквозь зубы. Рыча от злости, генерал навалился следом. Я снова отпихнула его, проехалась по полу, зашарила вокруг себя и ухватила что-то тяжелое, удачно подвернувшееся под руку.
– Не нужно трепыхаться, – прохрипел генерал, нависая надо мной. – За все ошибки приходится платить, и вы…
– Заплати за свои! – выкрикнула я и ударила его по голове подсвечником в виде дракона.
Удар пришелся вскользь, зато витой медный хвост зацепился за ремешок, обернутый вокруг головы генерала.
– Осторожно! – запоздало предупредил василиск, кренясь набок. – Что вы де…
Застежка лопнула и отлетела. Я не успела увидеть, когда упал генерал, зато заметила, как очки соскользнули с переносицы. Под ними полыхнуло расплавленное золото, и тотчас же в мои глаза словно воткнули раскаленные спицы. Завизжав, я вскинула руки. Жаркая волна разломила голову надвое, кровь вскипела, понеслась черным валом. Я почувствовала, как что-то на уровне груди вдруг лопнуло и окутало меня не то паром, не то облаком. Ноздри защекотала мятная прохлада, потом все заволокло темнотой, и я потеряла сознание.
Глава 7
Все пропало, Августин!
– Держи-держи.
– Да держу я, вашбродие.
– Как держишь, болван? Куда вперед ногами тянешь? Не видишь, фрау еще жива!
Голоса прорезались через боль и оцепенение. Я почти ничего не чувствовала, только понимала, что кто-то поднимает мое обмякшее тело, тащит по лестнице, укладывает на кровать. Я попыталась приоткрыть веки, но сквозь щелки видела лишь неясные силуэты.
– Клади, вот так. Аккуратнее! Его сиятельство голову снимет.
– Его сиятельство думает, померла госпожа-то…
– Не твое дело, идиот. Если бы думал, что померла, не приказал бы ее в покои отнести.
– Будто он понимает. Который день без продыху пьет, ему что мертвая, что живая – все едино.
– Но-но! За языком следи. Высеку.
Мне все же удалось сфокусировать взгляд. Я узнала синюю адъютантскую курточку и безобразный горб конюха.
– Игор… опять ты? – простонала я, едва ворочая языком. – Ты зачем… зачем меня… запер?
Горбун сразу скуксился, лицо покрылось потом, маленькие глазки забегали.
– Ась? Что такое? Фрау, вам лучше? Может, принести чего?
– Заманил… запер, – как в бреду стонала я, дрожа всем телом и стискивая пальцами простыню. – Жарко мне… Воды!
Синяя куртка метнулась и принесла стакан, который сразу же приложила к моим пересохшим губам. Поддерживая мой затылок, адъютант ждал, пока я напьюсь, а я глотала жадно и торопливо, половину проливая на себя. Но все равно стало куда легче, противная дрожь постепенно стихала, и окружающие предметы обрели четкость.
– Вот так, – проговорил Ганс, отставляя стакан в сторону. – Теперь вам лучше?
– Гораздо, – призналась я. – Только не понимаю, зачем…
Адъютант стрельнул недовольным взглядом и сухо велел горбуну:
– Ступай теперь, свободен. Марту позови, а с тобой позже потолкуем.
– Как пожелаете, вашбродие, – елейно отозвался Игор и бочком-бочком, как краб, выскочил из комнаты.
Я вздохнула и уставилась в беленый потолок.
– Так вы говорите, это Игор вас в комнату заманил? – спросил Ганс и присел рядом на маленький складной стульчик.
Я рассеянно кивнула, продолжая блуждать взглядом по потолку и стенам. Во рту стоял странный мятный привкус.
– Почему вы не сказали его сиятельству?
– Я пыталась…
Ганс нахмурился и некоторое время молчал, пощипывая верхнюю губу.
– Вы помните, что произошло? – наконец спросил он.