Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала - читать онлайн книгу. Автор: Максим Ивлев cтр.№ 58

Мотивы к образованно этих бригад были двоякие. Во-первых, французы, не желавшие сами сражаться, хотели иметь в своем полном распоряжении русские части, которые можно было бы посылать в бой. Во-вторых, образования смешанных частей жаждали многие местные люди, особенно хлеборобы, которые не доверяли Добровольческой армии из-за производимых некоторыми ее частями грабежей, и поэтому мечтали вверить охрану своей безопасности другим частям под контролем французов.

По весьма понятным причинам Добровольческая армия не могла дать своего согласия на образование таких частей. Если бы рядом с добровольческими частями возникли другие, не подчиненные добровольческому командованию, иначе поставленные в отношении вознаграждения и дисциплины, это не могло бы не отозваться на управлении самой Добровольческой армией: офицеры, недовольные добровольческими порядками, стремились бы переходить к французам; добровольческое командование было бы вынуждено делать в своих частях те же прибавки содержания и допускать те же послабления дисциплины, какие заблагорассудится допустить французскому командованию. Иначе говоря, при этих условиях генерал Деникин не был бы хозяином у себя дома. Речь шла о сохранении единства командования русской армии, что исключало возможность каких-либо уступок. Отказ был естественен, но безо всякой надобности он был сделан в необычайно резкой и оскорбительной для французской армии форме. Генерал Деникин не счел даже нужным вступать по этому поводу в объяснения с французами: он просто-напросто прислал в Одессу генералу Санникову для опубликования приказ, коим объявлялось, что всякий русский офицер, который вступит в «смешанные бригады», будет за это предан военно-полевому суду.

Д’Ансельм, с которым мне приходилось объясняться по этому поводу, говорил о явном оскорблении французской армии. Оно и неудивительно: в дни мировой войны, еще при существовании Императорского правительства вступление русских во французскую армию не только разрешалось, но считалось за честь: а тут вдруг без всяких причин оно было признано за тяжкое преступление: «Comment voulez-vous travailler aver ce Deniquine, qui ne fait que nous peter dans les Jambes» (Как вы хотите работать с этим Деникиным, который только втыкает палки в колеса!), волновался д’Ансельм. «II nous reste a plier nos bagages et nous en aller» (Остается уложить наши пожитки и уходить.).

Получилось положение необычайно острое: слушая французов, можно было подумать, что добровольческое командование делает ряд нелепых и возмутительных выходок по отношение к французской армии. Из слов представителей Добровольческой армии вытекало как раз обратное, — что нелепости и возмутительные поступки исходят от французов. Одни и те же факты получали при этом с двух сторон диаметрально-противоположные объяснения. Так, по поводу требования французов, чтобы пароходами в Одессе заведовали местные власти, Деникин замечал, что пароходы — общее достояние всего государства, в котором заинтересована не одна Одесса, а все побережье Черного моря. Свое недоверие к местным людям он объяснял между прочим тем, что местные дельцы из одесситов уже успели зафрахтовать часть пароходов французам, которые угнали их в Средиземное море для своих собственных надобностей. По словам добровольческих властей, французы, вследствие острой нужды в тоннаже, вступили на путь мародерства: они присваивают себе и наши, и турецкие пароходы, вообще все, что плохо лежит, а местные дельцы им в этом потворствуют. Факт воспрещения продавать французам съестные припасы отрицался добровольцами; вместе с тем они указывали, что французы решительно воспретили добровольческим отрядам пребывание в Херсоне и Николаеве.

Во всех этих заявлениях с обеих сторон было великое множество недоразумений: чувствовалось, что непосредственное личное объяснение между Деникиным и Вертело могло бы устранить значительную их часть. Но свидание роковым образом не могло состояться: Вертело побуждал Деникина приехать в Констанцу для переговоров еще в декабре 1918 года, но на беду, вскоре после этого предложения началось опасное для Добровольческой армии время неудач на Дону, вследствие разложения и измены некоторых донских частей. Деникин не мог уехать в столь критическую для его армии минуту. Потом, когда Деникин предлагал выехать, свидание не могло состояться по причинам, зависящим от Вертело. А между тем не назначение свидания истолковывалось французами как доказательство упорного нежелания сделать какие-либо шаги навстречу французскому командованию. В особенности д’Ансельм не хотел слышать никаких резонов, он доказывал мне и барону Меллер-Закомельскому, что генерал Деникин во всякое время мог выехать, поручив вместо себя командование одному из талантливых своих помощников.

Положение осложнялось личными особенностями характера Деникина; человек необычайно прямолинейный и честный, он не только был чужд какой бы то ни было дипломатии, он не чувствовал в ней надобности. «Я солдат, высказываю прямо то, что думаю, к чему эти дипломатические ухищрения», — говаривал он. От одного видного дипломата я слышал, что этой своей чертой верховный главнокомандующий причинял дипломатии немало затруднений. Французам и англичанам он высказывал, нисколько не стесняясь, «простым языком», вес, что он думал... Англичанам он однажды в упор поставил вопрос, в каком качестве они пришли на Кавказ — в качестве ли друзей или врагов! Прибывши в январе 1919 года в Екатеринодар, я был поражен распубликованной в газетах телеграммой Деникина генералу Вертело, от которого он требовал, чтобы тот заступился за взятых в плен армией Петлюры добровольцев. Телеграмма заканчивалась словами: «напоминаю вам о вашем долге, генерал». Такой тон считается резким в обращении начальника к подчиненному, и надо удивляться, что Вертело им не был оскорблен. «Oh, Berthclot еst bon enfant» (О, Вертело добродушен!), заметил мне по этому поводу Энно.

Все старания Совета Государственного Объединения были направлены к тому, чтобы так или иначе уладить эти невозможные отношения, но попытки наши в этом направлении были совершенно безуспешны. Помимо указанных причин, этому препятствовал ряд местных русских влияний в Одессе и в Екатеринодаре. В Одессе подливали масло в огонь русские федералисты, а в Екатеринодаре обостряла отношения местная бюрократия, которая под громким именем «верховных прав добровольческой армии» ревниво отстаивала собственные прерогативы и с этой точки зрения по поводу каждого проекта децентрализации управления кричала «о расчленении России» и чуть ли не об измене. Эти «ревнители прерогатив центральной власти», сплошным кольцом окружавшие генерала Деникина, составляли как бы маленький дворик, коего главная забота заключалась в том, чтобы не подпускать к главнокомандующему никаких посторонних влияний. Они систематически «начиняли» генерала против всех тех, кто казался им опасными соперниками. Все это были кадеты средней величины, люди с весьма ограниченным политическим кругозором, начиненные узкими и партийно-кадетскими формулами и не имевшие ни малейшего понятия об управлении. В качестве «кадетов» они стояли за формулы демократические, упорно проводя «четырехвостку» для земских и городских выборов; а в качестве кадет «поправевших», они проводили в жизнь свою программу через диктатуру генерала Деникина. «Как ни странным это может показаться, — говорил мне и С.Н. Маслову генерал А.М. Драгомиров, — у нас собственно демократическая диктатура».