Куклу зовут Рейзл - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Матлин cтр.№ 15

— Пока что это подозрения. Проверить невозможно.

— Возможно, — всё так же тихо ответил Боря. Я вздрогнул.

— Мы с Зинкой обсуждали всю ночь и придумали такую штуку. Зинкина двоюродная сестра Татьяна работает начальником отдела кадров в издательстве «Молодой рабочий». Их матери — родные сёстры, так что фамилии у них разные. Теперь давай предположим, что я скажу Залмансону: мне на студии ничего не светит, я решил уволиться. Буду сидеть дома с детьми, а Зинка пойдёт работать. Мы слыхали, что в «Молодом рабочем» требуется редактор. Её возьмут: образование есть, стаж есть, она русская. Подкинем ему такую информацию и посмотрим, что будет. Таня нам всё расскажет.

Вот тебе и Шлимазл, подумал я. А может быть, это Зинка такая хитрая.

— А на эту… двоюродную Таню можно рассчитывать?

— Абсолютно. Они очень близки — Танюша и Зинка.

Мы ещё посидели на скамейке, подышали осенним воздухом. Над прудами взошла серебряная луна, и всё было примерно так, как тогда — когда Иван Безродный на этом самом месте уверял Воланда, что дьявола не существует…

Ещё через несколько дней Боря Капцун вызвал меня для важного разговора в сквер, на этот раз к памятнику Тимирязеву.

— Ну что? — спросил я, едва подойдя к нему.

Он сокрушённо покачал головой.

— Опыт не удался, — предположил я.

Он снова покачал головой и с горечью сказал:

— Напротив. Опыт удался. Всё подтвердилось…

Вот что он рассказал. Вчера поздно вечером к ним домой в коммунальную квартиру примчалась взбудораженная Таня. «Что у вас происходит?!» — «Ничего не происходит, а в чём дело, собственно говоря?» «А сегодня утром, — рассказывает она, — вызвал меня к себе особист и спрашивает: “К тебе в последнее время не обращалась по вопросу работы некая Зинаида Ивановна Капцун, урождённая Кузякина?”» Бедную Танюшку чуть кондратий не хватил, но она совладала с собой: «Нет, — отвечает, — такая вроде не возникала». «Так вот, — говорит особист, — если появится, гони в шею. Мне сообщили, что она к нам на работу хочет».

Мы оба надолго замолчали. О чём тут говорить? Значит, действительно он, Лер…

С тех пор прошло много лет, и сегодня уже трудно представить себе степень ужаса, который нас тогда охватил. Что ни говори, а в советской жизни тех лет были свои идеалы, свои моральные принципы — во всяком случае, в среде, в которой вращался я. Одним из таких идеалов была дружба. Круг друзей, к которому ты принадлежал, — это были «свои», «наши», на их помощь ты мог надеяться и уж во всяком случае рассчитывать, что никто из них на тебя не донесёт. И вдруг… Да ещё кто? «Рубаха-парень», «в доску свой» Лер!

Помню, как мы с Борей Капцуном мучились вопросом: рассказать ли остальным в нашей компании? С одной стороны, мы обязаны их предупредить, а с другой — что если мы ошиблись и всё это какое-то злополучное совпадение случайных обстоятельств? Много позже, между прочим, я узнал, что этот вопрос обсуждается в Талмуде в связи с проблемой «л’шон хара», «болезни языка» — так метафорически называется клевета или даже просто дурной отзыв о человеке за глаза. Причём Талмуд уточняет, что не имеет значения — соответствует ли этот отрицательный отзыв истине: говорить о людях за глаза дурно — это грех в любом случае. Однако далее Талмуд настаивает на важном исключении из этого правила: если некий человек по незнанию склонен довериться обманщику и ты знаешь, что это обманщик, ты обязан предупредить. Именно так мы тогда и поступили, хотя понятия не имели, что такое «л’шон хара», и даже что такое Талмуд, представляли себе туманно. Мы собрали всех, кого это могло касаться, и рассказали всё как есть. А теперь, сказали мы, сами решайте, есть ли основания ему не доверять.

Конечно, Залмансон не мог не заметить, что отношение к нему резко изменилось, но что он подумал, знал причину или не знал, мне неизвестно. Во всяком случае, с его стороны не было ни одной попытки объясниться с кем-либо из нас.

Время шло. В конце концов все, кто хотел, уехали. Первым уехал Боря — с Зинкой и двумя детьми, а потом и я. А закончилась эта история гораздо позже, когда я уже прожил в Америке долгое время и однажды поехал с женой в Израиль проведать родственников. Там в Хайфе у меня случилась небольшая неприятность: отказала фотокамера. В наше время купить новую камеру дешевле, чем починить старую, это так, но у меня был хороший профессиональный «Олимпус», предмет гордости и привязанности, и мне никак не хотелось с ним расставаться. Тем более в Израиле, где интересное — на каждом шагу.

Кто-то мне сказал, что на такой-то улице вроде бы есть мастерская по ремонту съёмочной аппаратуры, я пошёл в указанном направлении и действительно увидел надписи на иврите и английском: «Проявка и печать фотографий. Ремонт кино- и фотокамер». Войдя, я показал камеру приёмщице, коротко стриженной девушке в пятнистых военных штанах. Она покрутила-повертела аппарат в руках, открыла его, заглянула внутрь и безнадёжно махнула рукой.

— Папа, подойди сюда! — крикнула она по-русски.

Из заднего помещения появился рослый полный человек средних лет с седыми висками. Не взглянув на меня, он взял в руки камеру и стал её рассматривать.

— Батарейку я только что поменял, — сказал я по-русски. Он внимательно посмотрел на меня. В этот момент мне показалось, что я его раньше видел.

— Не хотите ли зайти ко мне в офис? — неожиданно спросил он. Я пошёл за ним.

Офис был отделён от мастерской фанерной перегородкой. Два стула, стол и кофейник в углу — вот и вся обстановка.

— Садитесь, прошу, — он кивком показал на стул. — Камера у вас хорошая, не хотелось бы тяп-ляп, наспех. Тут может быть и просто механическая неисправность, и…

Мужчина говорил и внимательно меня разглядывал. Я чувствовал, что он тоже задаётся вопросом: «Где же я его видел?»

Первым не выдержал я:

— Мне кажется, мы с вами встречались раньше. Вы не из Москвы?

— Вообще-то из Казахстана, но несколько лет до отъезда прожил в Москве.

— А вы к кинематографу не имели отношения?

Он усмехнулся:

— Я так и подумал. Вы на киностудии работали, да? А я в Госкинокомитете.

— В Госкинокомитете? Я вроде бы всех там знал. Простите, как ваша фамилия?

— Сейчас я называюсь Бен-Ами. Так и значится на моей вывеске, видели снаружи? А тогда фамилия была Беспрозванный.

Чёрт побери! Я, правда, видел его в прежней жизни всего раза два-три, но всё-таки мог бы узнать. Просто никак не ожидал. Да и изменился он: пополнел, как-то обмяк. И седина его облагораживает.

— Я вижу, вы удивлены. А чего удивляться? Как каждый еврей, я хочу жить в своей стране, хватит этих скитаний в галуте.

Вот тебе и на: он еврей, только его нам не хватало!.. Но если бы это было так, все бы знали. В ту пору в Госкомитете евреев уже почти не оставалось, разве что Лер Залмансон.