Роковой шаг
Бениславская строго распланировала, что ей нужно сделать перед уходом из жизни. Она привела в порядок имевшийся у нее архив С. Есенина, оставшийся после его смерти. О том, что она работала с этими документами, свидетельствуют оставленные ею пометы на письмах и автографах поэта. Многие знали, что у нее хранятся ценные есенинские материалы. Профессор Е. Ф. Никитина обратилась к Бениславской 25 февраля 1926 г. «Очень прошу Вас, — писала она, — помочь нам в работе над увековечиванием памяти С. Есенина и представить на крайне краткий срок материалы, о которых говорил Вам уже Вадим Габриэлович (Шершеневич). Он вчера никак не мог свестись с Вами, несмотря на все старания и предложил мне обратиться к Вам лично. Отвечаю за каждую букву, полученную от Вас. Была бы рада повидаться с Вами и, если хотите, передам Вам имеющийся у меня материал, связанный с дорогим мне образом Есенина».
Галина Бениславская тщательно обработала свой личный архив и значительную его часть, как и другие дорогие и памятные ей личные вещи, фотографии и рисунки, оставила А. Г. Назаровой, которая хранила их долгие годы.
На различные житейские ситуации не обращала внимание. В сентябре получила официальное письмо от юрисконсульта издательства «Правды» и «Бедноты»:
«10/9. 1926. Галине Артуровне Бениславской. Москва, Брюсовский переулок, № 2.
За Вами числится долг Издательству «Правда» и «Беднота» в сумме 220 рублей, который Вами до настоящего времени не уплачен.
Ввиду этого Издательством поручено мне предъявить к Вам в указанной сумме иск. Сообщая об этом, предлагаю Вам уплатить числящуюся за Вами сумму, не доводя дела до Суда. При получении от Вас ответа до 15 сентября 1926 г. дело будет направлено в суд».
Бениславская вспомнила, как с ней поступили несправедливо, сократив ее на работе, хотя она болела. Она многое могла бы сказать в оправдание, почему сумма не погашена, но разве они поймут. Она приписала на письме: «Опоздали! Теперь уж ничего не получить Вам с меня. Не сокращайте так по-свински. Ура!».
Галина знала, что дело до суда дойти не может, так как ее уже не будет в живых.
3 октября 1926 года в день рождения Есенина Галина Бениславская написала свое завещание. Написала на листке бумаги в клеточку простым карандашом.
…
«Все на нижней полке этого шкафчика — Шурке, лично ей. И ей же — непременно самовар, пусть всегда вспоминает, как мы все с Сергеем за ним чай пили. Вообще же все мои вещи и обстановку, если это возможно (черт их знает, какие у нас законы для таких безродных, как я!), все тоже Шурке.
Чужие книжки у меня доставьте их владельцам:
1. Качалову.
2. Берестовой.
3. Грузинову.
4. Ане.
Галя.
Все мои бумаги: пусть Аня позаботится о них — я их ей отдала и говорила, что я их всегда у нее хочу держать.
Галя.
3/X».
Сделать роковой шаг в этот день Бениславская не решилась. Она вспомнила, что не закончила писать дневник, а ей нужно рассказать о самых трудных минутах своей жизни. После смерти любимого все ее поступки оценивались совершенно не так, как это было при живом Есенине. Обида на него исчезла. Галя чувствовала свою вину в его смерти, но никак не могла точно определить долю своей вины.
Она все продумала. Даже дату своей смерти выбрала не случайно. Число совпадает с днем рождения Есенина, а месяц — с месяцем его ухода.
Зная несовершенство своего поэтического дара, Галина все же решается выразить свое состояние в стихотворении:
Женщин любил ты жадно и много.
Тобою любимой могла быть и я.
Сегодня ж спокойно стою на пороге
Близкого вечного небытия.
Милые, милые. Дружбой и лаской
Вы не вернете того…
То, что приснилось ликующей сказкой,
То, что навек отцвело.
Улицы плачут, поют и ругаются.
За городом тополь шумит.
Что не сбылося — вовек не сбывается.
Сердце — тоску ты уйми.
Я — не любимая, только желанная,
Долго искал ты меня.
Все ворожила гитара цыганская,
Радостью, счастьем звеня.
Может, и нас обманула гитара.
Мы ли ошиблися вновь.
Может, из боли, как мир этот, старой,
Снова родится любовь.
Забылась улыбка, забылися кудри,
Не вспомнить мне песен твоих.
В памяти ты лишь скорбный и мудрый
В последнем прощанье затих.
Ждала тебя жадно, ждала тебя много.
Любимой — одною хотела быть я.
Сегодня ж спокойно стою на пороге
Близкого, близкого небытия.
Получила от Екатерины из Константинова письмо. Пишет о разных мелочах. Хотя нет, в конце вспомнила и о брате: «О Сергее я вообще говорить избегаю, — писала Екатерина, — т. е. не о Сергее, а о его делах. Всей этой сволочи, которая его грызет, я про себя говорю Сергеевой пословицей: «Мышиными зубами горы не подточишь». Еще просьба, исполни, пожалуйста. В годовщину Сергея закажи на кладбищенской церкви большую панихиду о нем на свои деньги. Не смейся, пожалуйста, над этим, у тебя тоже бывают странности: я хотела сделать на его рождение, но не было таких денег, а на долгий срок тут занять не у кого. На родительскую субботу я ходила в церковь. Не думай, что я верующая, это так, хоть маленькое утешение мне».
Перед смертью Бенислаская часто думала об Александре. Написала ей записку: «Шуренок, жаль оставлять тебя, хотелось бы довести тебя лет до 20, но я стала плохим поводырем…»
На подаренной Есениным рукописи 6-й главы «Лунный парус над саратовской крепостной стеной» Галина на первой странице написала: «Гонорар за это — Шурке купить гармонию. Это обязательно. Сергей хотел, чтобы она играла на гармони. 13 /IХ — 26. Г. Бениславская».
Отговорить от самоубийства Бениславскую никто не мог, так как о ее намерениях никто не догадывался. В то же время ее решение уйти из жизни было окончательным.
5 декабря 1926 года в разделе «Извещения» газеты «Правда» появилось объявление:
«Друзья извещают о безвременной кончине Гали Бениславской, последовавшей в ночь на 4 декабря. О дне похорон будет объявлено особо».
Всего две маленькие, небольшие строчки, которые породили различные слухи о самоубийстве. Общественного ажиотажа не было. Не очень многие лично знали покойную, еще меньше были осведомлены о ее когда-то близких отношениях с поэтом Есениным.