Как ни странно, но в январе 1917 г. царь сблизился со своим зубным врачом. В это тяжелое для него время Николай II искал вокруг себя простых, нормальных человеческих отношений. Один из руководителей охраны царя полковник А.И. Спиридович вспоминал, что «Государь любил заходить побеседовать к зубному врачу С.С. Кострицкому… Простота, правдивость и искренность Сергея Сергеевича нравились Государю». Они говорили «о литературе, о людях, о событиях. О многих приближенных говорил с ним Государь откровенно, зная, что собеседник сумеет сохранить в тайне, что следует. По часу, по два просиживал Государь у Кострицкого… и уходил морально отдохнувшим»
[276].
Хотелось бы подчеркнуть, что эти упомянутые мемуаристом два часа разговоров с зубным врачом дорогого стоили при постоянном цейтноте «царской работы». И все это на фоне войны (с августа 1915 г. Николай II занимал пост Верховного главнокомандующего русской армии) и нараставшего экономического и политического кризиса.
Более того, именно через С.С. Кострицкого Николай II пытался зондировать «общественное мнение». Это касалось ситуации, связанной с настойчивыми предложениями оппозиции о создании «ответственного министерства», куда, естественно, должны были войти все лидеры оппозиции. А.И. Спиридович упоминает о разговорах царя с Кострицким по этому вопросу: «Вот какой произошел у Государя в том месяце разговор по этому поводу с приехавшим по вызову Его Величества из Ялты в Царское Село личным зубным врачом Е.В., Сергеем Сергеевичем Кострицким.
Зная, что Кострицкий объехал много городов, побывав даже на Кавказе, куда его вызывал Вел. Кн. Николай Николаевич, Государь, любивший приходить в кабинет Кострицкого (оборудованный во дворце) и беседовать с ним, спросил его однажды:
– Что нового, как настроение в стране?
Кострицкий извинился, что будет откровенен и затронет вопросы, которые его по профессии не касаются, рассказал Государю о всеобщей тревоге, о многих непорядках и затруднениях в тылу. Он высказал предположение, что, может быть, дарование ответственного министерства, о котором все говорят, и внесло бы успокоение в общество, и принесло бы пользу стране.
Государь помолчал и сказал:
– Это выгодно.
Кострицкий не понял, удивился. Заметив его удивление, Государь пояснил, что это, конечно, было бы очень выгодно для него (Государя) лично, так как сняло бы с него много ответственности. Он заметил, что даровать во время войны ответственное министерство он не находит возможным.
– Сейчас это неблагоприятно отразится на фронте. А вот через три, четыре месяца, когда мы победим, когда окончится война, тогда это будет возможно. Тогда народ примет реформу с благодарностью… Сейчас же все должно делаться только для фронта.
И не раз в те дни Государь говорил с Кострицким об ответственном министерстве и не раз утверждал, что даст его стране, но только по окончании войны.
– Вот закончим войну, там примемся и за реформы, – говорил Государь в те же дни другому лицу, – сейчас же надо думать только об армии и фронте»
[277].
Все эта планы оказались неосуществленными, поскольку в конце февраля 1917 г. либеральная оппозиция сумела раскачать ситуацию в стране и вывести народ на улицы Петрограда. В результате 2 марта 1917 г. Николай II подписал отречение. Эти события получили название Февральской революции 1917 г.
После Февральской революции 1917 г., отречения Николая И, падения монархии почти все медики сохранили верность царю. В том числе и С.С. Кострицкий. В октябре 1917 г. он приезжал с разрешения Временного правительства в Тобольск, куда царскую семью вывезли в августе 1917 г. из Царского Села.
Митинг на Марсовом поле. Лето 1917 г. Петроград
Николай II писал в своем дневнике 17 октября 1917 года: «…Узнали о приезде Кострицкого из Крыма». Его приезд был вызван просьбой Александры Федоровны. Комиссар Временного правительства B.C. Панкратов, проведший 14 лет в одиночке Шлиссельбургской крепости, писал в своих воспоминаниях о беседе с императрицей: «…Здравствуйте, господин комиссар, – отвечает она, – благодарю вас, здорова. Иногда болят зубы. Нельзя ли вызвать нашего зубного врача из Ялты…
– Он уже вызван. Временное Правительство разрешило ему приехать сюда».
Панкратов писал о своем впечатлении от знакомства с С.С. Кострицким. Пожалуй, это единственный взгляд на зубного врача «со стороны»: «Наконец приехал из Крыма зубной врач, который считался зубным лейб-медиком царской семьи… на меня он производил впечатление доброго открытого человека, именно человека, а не ремесленника, карьериста»
[278].
Николай II упомянул в дневнике о визитах С.С. Кострицкого – 19, 21, 25, 26 октября 1917 г.: «…Перед завтраком посидел внизу у Кострицкого… До чая сидел у Кострицкого… Утром показывал Кострицкому все наши комнаты… От 10 до 11 часов утра сидел у Кострицкого. Вечером простился с ним, он уезжает в Крым»
[279]. По терминологии Николая II «сидел» означало процесс лечения.
Остались крайне лаконичные записи о визите зубного врача и в дневнике императрицы Александры Федоровны. 17 октября: «Приехал дантист Кострицкий (из Крыма)»; 18 октября: «Повидала Кострицкого»; 19 октября: «11–12 [часов]. Дантист. [Знак сердца. – Прим. авт.] V/2 [часа]»; 21 октября: «1У2 [часа]. Дантист»; 22 октября: «1У2 [часа]. Дантист»; 23 октября: «Дантист»; 26 октября: «Дантист. Обедала с Бэби. Отдыхала и читала. Попрощалась с Кострицким, который уезжает в субботу утром».
Таким образом, С.С. Кострицкий работал с Александрой Федоровной пять раз. Записи императрицы крайне лаконичны. Из них можно только понять, что каждый сеанс продолжался не менее часа. Очень показателен рисунок сердца в дневнике («Знак сердца»). Это могло означать все что угодно. И то, что императрице стало плохо с сердцем во время первого сеанса работы над ее зубами. И то, что императрица душевно расположена к зубному врачу, ради нее приехавшему из Ялты в Тобольск (это Сибирь. – Прим. авт.), через всю страну, охваченную революционной анархией.
Примечательно, что через день после отъезда С.С. Кострицкого из Тобольска в дневнике Александры Федоровны появилась примечательная запись: «28 октября 1917 г. 2-я революция. Врем<енное> прав<ителъство> смещено. Большевики с Лениным и Троцким во главе. Разместились в Смольном. Зимний дворец сильно поврежден».