До сих пор козлиноголовая горгулья прекрасно справлялась со своими обязанностями. В руках у Фелруса мерцали несколько золотых фрагментов от других влиятельных демонопоклонников.
— Когда это пришло?
Ответ горгульи был неспешным и монотонным:
— Через два часа после утреннего колокола.
Если верить письмам, некоторые ситуации требовали немедленного вмешательства. Особую тревогу вызывал Дар: сообщения оттуда становились все короче и туманнее. Похоже, демонопоклонники Дара что-то скрывали…
— Направь ответ в Дар, — приказал Фелрус. — Пусть ждут моего прибытия не позднее двенадцатой ночи. А еще пусть…
Горгулья в виде крысы с собачьим ухом, растущим из спины, взобралась на перила. Фелрус улыбнулся.
— Мое новейшее творение, что тебе удалось подслушать?
Жесткое собачье ухо прижалось к крысиной спине.
— Только что на заставу пришли три стражника, — пропищала кроха. — Они патрулировали дорогу к Серому перевалу. Говорят, Никодимус Марка находится у них.
Губы Фелруса изогнулись в улыбке. Этого он и ждал. Изумруд предупреждал, что Никодимус куда-то идет.
— Они сказали, куда его поместят?
— В конюшню, под заклинание стазиса, — пискнула крыса. — Пока не подготовят тюремную камеру.
Он кивнул:
— Очень хорошо. А теперь я хотел бы…
Еще одна каменная крыса взбежала на балкон.
— Шум на Веретенном, — пропищала она.
— Что за шум?
Крыса принялась чистить усики.
— Шуршание. Поскребывание. Похоже на звуки, которые мы издаем.
— Напомните потом, я отредактирую вашу чувствительность, — пробурчал Фелрус. — Не хочу, чтобы меня тревожили каждый раз, когда вы наткнетесь на очередное крысиное гнездо… Чуть позже я этим займусь. А пока — все за работу! Я полетел забирать чарослова. — С этими словами Фелрус выпорхнул из глиняного голема.
Мир окутала чернота: дух, который вселял в голема жизнь, поднялся в небо и стрелой рванул вниз, к Остроземскому кварталу академии. Даже скрытый субтекстом, Фелрус очень боялся, что его обнаружат: без тела дух был крайне уязвим.
Он проплыл среди башен и приземлился в безлюдном переулке. Ранее в тот же день Фелрус велел одной из своих горгулий положить здесь мешок с песком. Дух обнаружил мешок, прикрытый отсыревшими досками. Внутри лежали свитки для сотворения голема. Фелрус стряхнул строчки заклинания на песок и высвободил магическую силу свитков.
Новое тело началось с одной песчинки — крупинка боли расцвела, обрастая плотью: забилось сердце, задышала грудь, появилась голова, вытянулись ноги и руки. Мешок треснул по швам, и остатки песка с протяжным вздохом высыпались на мостовую.
Фелрус попытался сесть, осваиваясь в новом, хрупком теле. Зрение голем всегда обретал в последнюю очередь. Первое время он не видел ничего, кроме размытых клякс.
По этой причине Фелрус всегда загодя клал белый плащ или покрывало рядом с местом перевоплощения. Очень важно было накрыть свежесозданного голема тканью, чтобы тело не пострадало, соприкасаясь с окружающими предметами.
Фелрус долго шарил вокруг и в конце концов нащупал белый плащ, под которым лежали старые поношенные сапоги. Принарядив голема, колдун поспешил к остроземским конюшням. Нельзя было терять ни секунды.
К тому времени, как впереди замаячили конюшни, зрение полностью вернулось. Придурки в черных мантиях выставили смехотворную охрану: четверо стражников мужского пола, и только у одного — капюшон архимага. Где-то в стойле мерцал серебристый столб магнуса. Видимо, это и было заклинание стазиса, которое удерживало Никодимуса.
Фелрус на скорую руку набросал четыре коротких невидимых заклинания-цензора.
— Стой, друид! — Волшебник в капюшоне заметил белые одеяния Фелруса. — Эта конюшня закрыта, сюда не…
Фелрус швырнул заклинание-цензор в лицо мужчины. Сетевидные чары проникли в разум стражника… Бедняга закатил глаза и рухнул без сознания. Остальные трое всполошились, но было уже слишком поздно. Фелрус в два счета с ними справился.
— Никодимус Марка, — сквозь смех проговорил он, входя в конюшню. — А ты не так глуп, как я думал.
Заклинание стазиса представляло собой колонну из медленно всплывающих отрывков на магнусе: опутанный тягучей массой человек чувствовал себя, как жук, увязший в смоле, — видимо, нечто подобное ощущал сейчас пленник. Направленный вверх поток из липких слов поднял юношу на четыре фута над полом и медленно вращал чарослова. Пока Фелрус видел лишь спину, закутанную в черную мантию.
Фелрус приступил к созданию рассеивающих нуминусных чар в правой ноге песчаного голема.
— Сейчас я тебя освобожу, малыш, не вертись… — Он в шоке отпрянул. — Ты!
На него с довольной кривой ухмылкой глядел верзила-какограф, которого Тайфон когда-то лишил разума.
— Это еще что такое? — рявкнул Фелрус.
Губы великана затряслись.
— П-п… Простак Джон вышел к стражникам на северной дороге. Он-н-ни-и раньше не видели Нико и поверили Джону, когда он сказал, что он и есть Нико. — Здоровяк выдохнул, как бы показывая, что и так сказал слишком много и говорить больше нет сил.
Фелрус поборол желание заскрежетать песчаными зубами.
— Не трать мое время, болван. Если к тому времени, как явятся стражники, у меня не будет ответов, я тебя на куски разорву.
Какограф что-то забормотал и попытался выбраться, но чары стазиса держали крепко. Фелрус выждал какое-то время — ему показалось, что прошла четверть часа, не меньше — и наконец заговорил:
— Ладно, успокойся. Если ответишь на мои вопросы, я тебя не трону.
Великан сглотнул.
— Н-н-н… Нико прислал Джона. Н-н-н… Нико хочет убедиться, что красноглазый… г-г-говорит правду. Тогда Нико подчинится… подчинит-т-с-ся… красноглазому, — пропыхтел дурачок.
В челюсти голема что-то хрустнуло, и рот наполнился песком.
— Кровь и проклятие! — выругался Фелрус и сплюнул песок на пол. Он сам не заметил, как заскрипел зубами и сточил их. — И чего же хочет мальчишка?
Дурачок несколько раз вздохнул.
— Красноглазый должен пойти в-в-в Серый город… нет, Серый поселок… нет, Серый перелесок…
— Серый перевал! — рявкнул Фелрус. — Хватит мямлить!
Какограф кивнул:
— Красноглазый должен найти маг-г-гистра Шеннона и починить то, что в нем с-с-сломалось. Нико будет…
В конюшню забежала крысообразная горгулья.
— Ужас! Ужас! Насилу вас отыскала. Пришлось всех расспрашивать.
Фелрус наградил горгулью злобным взглядом.
— Что за спешка? Что ты слышала?