Она наполнила чайник водой, поставила на керогаз, сама направилась в кладовку. Чувства, что она совершает воровство, не было. В конце концов, продукты изначально предназначались детям! Разобраться бы еще в этих ящиках и коробках…
Она уже почти разобралась и определилась с выбором, когда за спиной послышался вкрадчивый голос:
– А что это ты тут делаешь? Воровством промышляешь?
Мефодий стоял как раз на том месте, где еще вчера лежало мертвое тело Матрены. На мгновение Галке даже почудилось, что носки его ботинок замараны в крови. Но первый испуг прошел, а с ним и наваждение.
– Я ничего не ворую, – сказала она твердо. – Дети проснулись, их нужно накормить. Матрены больше нет, – она снова бросила взгляд на ботинки Мефодия, – я подумала, что должна…
– Ты не должна думать, – Мефодий улыбнулся, – ты должна исполнять приказы хозяйки и мои. – Улыбка его сделалась хищной. – Мы же с тобой уже говорили об этом.
Он сделал шаг к Галке, раскинул длинные руки, словно хотел схватить ее или заключить в объятия. И то и другое было ей одинаково отвратительно, поэтому дожидаться Галка не стала, проворно поднырнула под одну из рук, бросилась вон из кухни.
– Дело твое, – послышалось ей вслед. – Только ты ведь сейчас о себе думаешь, а ты бы о детях подумала. Каково им будет второй день без харчей!
Галка, уже готовая бежать к лестнице, замерла, медленно обернулась.
– Только попробуйте, – сказала с угрозой. – Только посмейте отыграться на детях, и я это так не оставлю, я все расскажу!
– Кому? – спросил Мефодий, выдвигаясь вслед за ней из кухни. – Мальчишке этому своему? Или милиционеру? Так это еще неизвестно, кому быстрее поверят: тебе, шалаве подзаборной, или хозяйке. У хозяйки знаешь, какие связи? У нее везде свои люди. Если хочешь знать, с любым из тех выродков, о которых ты так печешься, она может сделать все, что ее душеньке захочется, и никто ей слова поперек не скажет. Даже твой милиционер. А с тобой я могу сделать все, что моей душеньке угодно. – Мефодий уже не улыбался, он двигался медленной, скользящей походкой, отсекая Галке путь к лестнице. – И ты, красавица, будешь молчать. Еще и благодарить меня станешь за то, что в живых оставил. Это если я решу тебя в живых оставлять.
Мефодий дернулся, кинулся вперед, точно кобра, Галка взвизгнула, бросилась по коридору к двери. Бежала со всех ног и понимала, что снаружи без верхней одежды ей долго не продержаться, рано или поздно придется возвращаться обратно, в лапы к этому…
Минувшим днем на двери приделали засов. Он был тяжелый и неповоротливый, Галка едва не сломала пальцы, пока пыталась его открыть. Мефодий же подходил неспешно, загонял, как дичь, знал, что деваться ей все равно некуда. Когда его крепкие пальцы сомкнулись на Галкиной шее, она наконец справилась с засовом, толкнула дверь и едва не выпала наружу. Наверное, девушка не удержалась бы на ногах, если бы кто-то, стоящий по ту сторону, не ухватил ее за шиворот, не позволяя упасть.
– Куда это ты ни свет ни заря? – послышался над ухом сиплый голос, а в ноздри шибанул знакомый запах махорки. Так пахли руки лишь одного человека.
– Здравствуйте, дядька Кузьма! – сказала Галка, прижимаясь щекой к колючей шинели. – Как же я рада вас видеть!
* * *
Дядька Кузьма ушел не прощаясь, а Демьян так и остался стоять на крыльце. Возвращаться в дом было страшно: вдруг соврал старый черт, вдруг она уже умерла… Но пришлось. Ночной холод пробирал до костей, да и появился вдруг совсем другой страх. Вот очнется рыжая одна в чужом доме, испугается.
Не очнулась, но и умирающей больше не выглядела. Порозовели щеки, ушла синева с губ, и лишь забинтованная голова говорила о том, что еще совсем недавно девица находилась при смерти. Демьян подошел к кровати, осторожно размотал пропитанную кровью повязку, ощупал и осмотрел затылок. На наволочке и на рыжих кудрях была запекшаяся кровь, кровавая корка была и на коже, но под коркой не обнаружилось ни раны, ни вмятины. Чертовщина…
Рассматривать голую женщину, да еще и беспамятную, – это свинство, это совсем не по-мужски, но Демьян должен был убедиться. Не мог же он не верить своим собственным глазам! А глаза видели кинжал, по самую костяную рукоять воткнутый в грудь, прямо в сердце! При такой ране смерть являлась лишь вопросом времени. Но вот оно, время, идет себе, идет, а смерти все нет. Как нет и раны от ножа. Остался лишь тонкий, с волос толщиной, шрам. Если не знать, где искать, то и не найдешь.
Дядька Кузьма сказал, что рыжая проспит до утра, а утром проснется совершенно здоровой. Можно ли в такое поверить? А можно ли поверить в то, что он видел этой ночью? Можно ли назвать случившееся чудом? Положено ли начальнику милиции и коммунисту верить в такие чудеса?
Ответов на эти вопросы у Демьяна не было, поэтому он снова бережно укрыл рыжую простыней, подумал и набросил сверху еще и шерстяное одеяло, для надежности. Захотелось вдруг сбегать за Палием, показать ему чудо, но ведь не бросишь же больную одну. К тому же следовало сделать еще кое-что. По-хорошему, проверить документы девицы следовало сразу же, вот только как-то не до того было. А теперь до того. Должен же он знать, кого подобрал на лесной дороге!
Не нашлось документов. Демьян вытащил из ридикюльчика все барахло, перетряхнул каждую одежку. И лишь в кармане пальтишка обнаружил билет, из которого следовало, что девица не из местных, что прибыла она в Чернокаменск из Перми. Узнать бы еще, за какой надобностью и к кому. А еще узнать бы, кто и зачем пытался ее убить. Впрочем, на этот счет у Демьяна имелись кое-какие догадки. В вещах девицы он не нашел не только документов, но и денег. Значит, ограбление. Вполне вероятно, что действовали те же люди, что и в кутасовской усадьбе. А одинокая дамочка – легкая добыча, ничего не стоит тюкнуть такую по голове, забрать все ценное и скрыться. Странно только, что не добили. Решили, что ей все равно не жить, что голодные волки сделают все за них? Не подумали, что волков может кто-нибудь спугнуть?
С волками тоже не все ясно. Уж больно странно они в последнее время себя ведут. Сколько пролежала рыжая посреди той дороги? Да сколько бы ни пролежала, не стали бы звери водить вокруг беспомощного человека хороводы, напали бы сразу же, как только почуяли кровь. А они не нападали, стояли кругом, словно команды ждали. Демьян устало потер глаза, мотнул гудящей головой, а потом отхлебнул самогона прямо из бутылки, еще раз проверил пульс на запястье рыжей и, не раздеваясь, пристроился на неудобном диване. Эта ночь выдалась такой же странной и сумасшедшей, как и прошлая, многое нужно обдумать, но сделать это следует на ясную голову, а пока стоит попытаться хоть немного поспать.
Демьян отключился, стоило только подсунуть ладонь под щеку. Перед тем как провалиться в сон, он увидел скользящие по полу белые косы, но сил, чтобы открыть глаза, больше не осталось. Как не осталось сил на то, чтобы, защищаясь от внезапного холода, натянуть на себя одеяло. Уснул, отключился, провалился…
Его сон был темный, как бездонный колодец. Никаких сновидений – только тишина, темнота и холод. От холода Демьян и проснулся. Уселся на диване и тут же почувствовал, как тянет сквозняком по босым ногам. За годы службы он научился действовать быстро. Иногда на то, чтобы обдумать ситуацию, не хватало времени, и тогда Демьян доверялся чему-то в глубине себя – то ли интуиции, то ли чутью. Чутье не подвело и на этот раз, одного взгляда на опустевшую кровать хватило, чтобы понять: девица очнулась и бросилась в бега.