Да, подумал я, пропал Лавриненков, пропал с первого же раза, ничего не сделав. Со всех сторон я замечал приближающиеся немецкие самолеты, я насчитал их около десяти. Оставалось только уходить. Не теряя больше ни секунды, я нырнул в ближайшее облако. После двух минут полета вслепую выскочив в ясную полосу, я сразу заметил поджидающих меня трех «мессершмитгов». Несколько раз я пытался от них увильнуть, но они были настойчивы. Горючее на исходе. У меня оставался только один выход… Я резко ввел самолет в пикирование и вышел из него лишь у самой земли. Это меня спасло.
Из своего первого воздушного боя я вернулся разочарованным, с большой горечью на душе. Я мысленно поклялся, что отплачу за эту первую неудачу.
Долго ждать не пришлось. Наше звено Як-1, закончив патрулирование, возвращалось. Мы были почти у аэродрома, как вдруг три «мессершмитга», которых мы прозевали, обрушились на нас сверху, один из наших летчиков, Козлов, был сбит сразу и выбросился с парашютом. Использовав свое преимущество в высоте, я погнался за одним из нападавших».
«Мне очень хотелось скорее открыть огонь, — признается герой в обычном для необстрелянных новичков нетерпении палить из всех пулеметов, чтобы скорее одержать победу, но сказалась выучка бывалых однополчан и собственный выдержанный хладнокровный характер. — Я набрался терпения и решил ждать подходящего момента, чтобы бить наверняка. Через несколько мгновений я четко зафиксировал «мессер» в прицеле и нажал гашетку. «Мессер» вспыхнул, перевалился через крыло и врезался в землю. Я открыл счет — 1:0 в мою пользу!»
…Этот рассказ объясняет причины многих таранов первых двух лет войны: летчики, еще не научившись терпению, стреляли издалека и неприцельно, расстреливали боезапас и, оставшись без патронов, на одной отчаянной отваге шли на таран.
Кстати, в своем втором бою новичок Лавриненков завалил одного из асов знаменитой группы «Рихтгофен», награжденного тремя Железными крестами за многочисленные победы в небе Европы.
Когда полк был переброшен под Сталинград, у Николая Тильченко, закадычного друга Лавриненкова, родилась мысль о полетах парами — на свободную охоту. Однажды ведущий Тильченко и ведомый Лавриненков встретили шестерку Me-110, которые, заметив пару советских истребителей, встали в вираж. «И тут я допустил непростительную оплошность, — вспоминает Лавриненков. — Не раздумывая, прямо с ходу тоже встал в вираж. Что меня толкнуло на это? Ведь я знал, что у Me-110 сильный лобовой огонь и поэтому с ним лучше не встречаться лоб в лоб. Надеясь, что Як-1 на вираже так же управляем, как на вертикали, я и вошел в вираж. Но драться на вираже против шестерых совсем не то, что против одного-двух самолетов!»
Иначе поступил Тильченко. Используя технические преимущества своего Як-1, он резко ушел вверх в сторону солнца.
«Я не догадался последовать примеру своего ведущего и в момент завязки боя упустил инициативу», — корил себя через много лет генерал Лавриненков.
Тильченко уже сбил одного «мессера», а Лавриненков оказался зажатым в клещи двумя другими, причем непрерывно по нему палил третий, шедший следом за ним. «Сотни снарядов пересекали возможные пути выхода из боя, — вспоминал Владимир Дмитриевич через много лет после войны рискованную схватку. — Я видел огненные трассы впереди мотора, над головой, за хвостом. В глазах начинало рябить. Я отчетливо понимал, что долго не продержусь, что ближайшие секунды решат мою судьбу… Вскоре на моем самолете появились пробоины. Были серьезно повреждены левый элерон и руль поворота.
Правда, на этот раз я уже достаточно хорошо владел собой, пилотировал уверенно и тут услышал по радио голос Тильченко: «Держись, Володя! Пилотируй! Не давай себя расстрелять. Лови момент, чтобы уйти»».
Краем глаза Лавриненков видел, что друг сбил второго «мессера». Немцы пришли в замешательство, на миг прекратили стрельбу, но в этот краткий миг Лавриненков кинул самолет в пике и понесся к земле. Ушел!
На аэродроме Тильченко, сдвинув шлем на затылок и вытирая рукавом комбинезона пот, спрашивал весело: «Ну как, понравилась охота?» И провел короткий летный разбор с инструктажем: «Не следовало тебе ввязываться в вираж. Надо было идти за мной, к солнцу. Дело не только в том, чтобы ведомый шел за ведущим как нитка за иголкой, ведомый должен следить за ведущим и вовремя схватывать его замысел. А то разнобой получается: я вверх, а ты — в вираж».
Он не сказал тогда главного: ведомый должен охранять в бою ведущего с хвоста, отгоняя вражеские самолеты огнем.
Эту святую истину понял Лавриненков и все летчики их прославленного полка под командованием Героя Советского Союза Шестакова, когда вскоре при перебазировании на другой аэродром большинство самолетов поднялось в воздух, последним, без ведомого, шел Тильченко, и вынырнувшие из облака два «мессера» расстреляли его, набиравшего высоту, в упор… Лавриненков, задержавшийся на аэродроме у ремонтируемого самолета, видел это и поклялся отомстить за друга. В небе Сталинграда счет сбитых им самолетов врага вырос с четырех до восьми, десяти, пятнадцати… Только разве за одного своего друга мстил он?
«Совсем недавно Сталинград был зеленым городом со светлой рекой, массивными крышами заводских цехов и чистыми длинными улицами — таким я видел его с воздуха, — вспоминал Лавриненков. — Резко изменился Сталинград после страшного налета немецких бомбардировщиков 23 августа 1942 года. Просто не стало города, который мы знали. На его месте виднелись только обгоревшие коробки зданий да густыми клубами стлался черный дым. Сердце сжималось от боли»…
Но 19 ноября 1942 года Красная Армия перешла в контрнаступление. «Карта боевой обстановки, которую мы должны были знать назубок, менялась ежечасно, — вспоминал Лавриненков. — Наш полк с утра до вечера посылал все свои истребители на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. Немецкие летчики, видимо, знали о паническом отступлении их армий на земле и часто, не принимая боя, просто удирали от нас. Мы не узнавали хваленых асов. Теперь им не помогали ни драконы, ни бубновые тузы, ни орлы, ни огненные стрелы, намалеванные на фюзеляжах мессеров…»
8 января 1943 года войскам Паулюса был предъявлен ультиматум. Через три недели лучшая фашистская армия, составленная из 22 дивизий отборных вояк Германии, Италии, Финляндии, Венгрии, Румынии, перестала существовать. Свыше 300 тысяч солдат и офицеров сдались в плен.
А полк Лавриненкова праздновал это великое событие далеко от выстоявшего Сталинграда — в городе Котельникове, где еще недавно была ставка генерала Манштей-на. 9-й полк принимал здесь в свой поредевший строй пополнение и обучался летать на американских самолетах «аэрокобрах».
Новые самолеты удивляли неопределенным мрачным цветом, ножными тормозами, как у автомобиля (а наши летчики привыкли к ручным). У наших летчиков, привыкших к легкоуправляемым маневренным «якам», заокеанский подарок не вызывал восхищения, но дареному коню в зубы не смотрят. Оставалось одно: научиться и на американских самолетах летать и побеждать по-русски. Тем более что в воздухе «аэрокобра» показала себя вполне современной машиной. В первых же боях на «американке» Лавриненков сбил двух «хейнкелей», оценил ее боевую мощь и смирился с разлукой с любимыми «яками». Порадовало и удивительное совпадение: на борту заокеанской «кобры» стоял номер «17». Это число, как считал молодой пилот, приносило ему удачу: все его «яки» были семнадцатые и день рождения его — 17 мая.