Первая новость — тревожная: в первых боях японские самураи уничтожили несколько наших самолетов.
Вторая новость — обнадеживающая: командующим советскими войсками в Монголии назначен генерал Г. К. Жуков, из Белорусского военного округа, а командующим ВВС — знаменитый по боям в Испании дважды Герой Советского Союза Я. Смушкевич. С ним прилетели летчики-герои, отличившиеся в небе Испании и Китая, — 21 человек! Будут обучать искусству ведения воздушного боя.
СКОБАРИХИН ВИТТ ФЕДОРОВИЧ (1910–1989)
Старший лейтенант, помощник командира эскадрильи 22-го истребительного авиаполка.
20 июля 1939 года в Монголии в районе реки Халхин-Гол с полным боекомплектом пошел в лобовую атаку на японский истребитель, атакующий его ведомого. Японец свернул с курса в последний миг, и Скобарихин пропорол его брюхо винтом своего И-16. Приземлился на самолете с «трофеем» в фюзеляже — колесом японской машины.
Награды: Золотая Звезда Героя Советского Союза, два ордена Ленина, два ордена Красного Знамени, три ордена Отечественной войны I и II степени, орден Красной Звезды, медали, а также три монгольских и один чешский ордена.
Витта Скобарихина и его эскадрилью обучал «испанец» и друг Антона Губенко, Герой Советского Союза Борис Смирнов. Пришлось по-другому взглянуть на знакомую машину. Что такое истребитель? Машина для нападения! Если хочешь победить — нападай сверху. Но японцы — опытные бойцы, сами всегда нападают сверху. Скорость у японского истребителя И-96 меньше, чем у «ишачка», но маневренность — лучше. Значит, надо заставить его спуститься к тебе, и тогда будешь на равных. А на пикировании на полном газу наш «ишачок» (он потяжелее!) японский и вовсе легко догонит и обгонит.
Не забывай и о защите! Хвост-то у И-16 не защищен! Значит, успевай в бою и пилотировать, и ориентировку вести, и стрелять из всех четырех пулеметов, и за хвостом приглядывать!
Главное же, чему учили «испанцы», — сплоченности в бою. И взаимовыручке. У японцев — радио, им легче. У нас пока нет. Значит, надо разработать зрительные сигналы — покачиванием крыльев.
— Знаете, что самое страшное было на Халхин-Голе? — спросил Скобарихин. — Никогда не угадаете! Комары и мошка! О них, проклятых, даже Георгий Константинович Жуков в мемуарах не забыл упомянуть — почитайте. Ходили мы облепленные гнусом, опухшие от укусов, а ели, накрывшись с головой кожанкой. Зелено-голубые наши самолеты черными казались — сплошь мошкой были покрыты. Только в воздухе и отдыхали от этих кровопийц. Так что все в бой рвались! — смеется Витт Федорович. — Да еще мучила изнуряющая жара до тридцати — сорока градусов, и летали кто в гимнастерке, кто в рубашке — не до формы было.
…22 июня 1939 года в воздушном бою участвовало 215 самолетов — 95 наших и 120 японских. Невиданным казалось тогда это зрелище — в глазах рябило у наблюдавших с земли! И никто не мог знать, что случится в этот день ровно через два года…
— Впервые в том бою мы показали японцам силу советской авиации, — рассказывает Скобарихин. — 31 самолет противника ушел к земле, а ведь японцы — летчики отличные и стрелки меткие. Сильный противник.
Вот мы после этого боя, ободренные победой, уверенные в себе, уходили в небо в приподнятом настроении — наша возьмет! Да и монголы на нас очень надеялись. Приезжал сам Чойбалсан, главком монгольских армий, премьер-министр МНР, беседовал и с монгольскими летчиками, и с нами. Монгольские летчики по твердости характера и храбрости — закаленные воины, все из аратов — потомственных конников. Но было их тогда мало. Я запомнил Гонсурена Радна — технику пилотирования его проверял. Бесстрашный парень до того, что я про себя думал — доживет ли до старости? А недавно был в Монголии, расспросил о нем — жив! Отлетал свое и теперь на заслуженном отдыхе. Да, ушла наша молодость, там, на Халхин-Голе, осталась…
Витт Федорович задумался.
Мне хочется представить себе то далекое время, ту землю, в небе которой советские летчики сбили 647 японских самолетов.
— А какая она, Халхин-Гол?
— Река-то? Да как Клязьма наша или Москва-река в верховьях — неширокая, от 50 до 130 метров. Но глубокая: где до двух, где до трех метров. Потому с военной точки зрения «сложная водная преграда», как Жуков пишет. Течение быстрое, а по берегам заросли кустарника, заболоченные места и солончаки.
Смотрю на карту Монголии. Голубой змейкой вьется с гор Халхин-Гол — монгольская река, которая тогда, в 1939 году, так и осталась монгольской. Вокруг нее во все четыре стороны — унылая желтая краска — пустыня. А это — барханы, верблюжьи колючки, редкие, очень редкие поселения.
— В городе, где мы стояли, десяток глинобитных домиков было да юрты. Мы жили в юртах, — оживляется Витт Федорович, бросив взгляд на карту. — Приспособились, кровати поставили, столы, но на кошме даже удобнее и сидеть, и спать. Она толстая, мягкая. С водой было туговато — солончаки кругом, а до ближайшего населенного пункта, откуда воду возили, 750 километров, а дрова доставляли за 500 километров.
Но мы были молоды и, несмотря на гнус, зной, жажду и однообразную еду, очень любили петь, плясать, байки летные травить. Гармошки с собой возили, балалайки, гитары. А веселье — это оружие!
Объявляют тревогу — мы веселые, бодрые. Поднимаемся в воздух — с отвагой и удалью в сердце!
— А в тот бой, где таран пришлось вам совершить, тоже таким уходили?
— А как же! В бой надо идти с верой в победу, иначе и ходить незачем, — ответил Витт Федорович и махнул рукой. — А газеты тогда войсковые знаете с какими призывами выходили?
Он показывает книгу с фотографиями газеты «Атака», заголовки статей: «Уничтожить самурайскую банду!», «Подлый враг зажат в железное кольцо…»
— Чувствуете дух того времени? Пахло мировой войной, фашисты уже проглотили большой кусок Европы, мы должны были быть готовы отразить возможное нападение, и тон статей — резкий, военный.
— Расскажите, как ваш таранный бой проходил?
— Да просто. Я на него на встречном курсе пошел. Кто струхнет и первым свернет? Про себя знаю: я — ни за что! Значит, самурай должен свернуть! Он тоже не свернул, а когда оставалось всего ничего до столкновения, поднял нос передо мной, подставив брюхо… Вот так…
Витт Федорович достал из шкафа две модели самолетов — серебристого «ишачка» и черного, незнакомого («Это мне техник мой сделал на память»). Его руки ведут самолеты навстречу друг другу. В сантиметре от серебристого черный поднимает нос и подставляет незащищенное брюхо.
— Тут я его винтом снизу — под фюзеляж. Удар! Все!
Он показал, как серебристый пронесся, рубанув винтом, и пока черный падал свечой вниз, серебристый, медленно крутясь, по спирали шел к земле. И в нем был молодой Витт Скобарихин. Как-то ему там, после страшного удара?