Не менее странным выглядело равнодушие Каменева, членов его комиссий и в связи с провозглашением Советской власти в Баку. Только 25 мая, да и то по инициативе наркома по иностранным делам, Политбюро приняло назревшее ещё месяц назад решение: «Поручить т. Чичерину обратиться к азербайджанскому правительству с предложением открыть переговоры для определения отношений. По получении ответа назначить комиссию /четвёртую по счёту! – Ю.Ж./ из тт. Чичерина, Крестинского, представителей ВСНХ и военведа/Наркомата по военным и морским делам – Ю.Ж./».41
Очевидная фиктивность комиссий и Политбюро, и ВЦИК, их явное существование только на бумаге и привело к тому, что национально-государственное строительство в рамках РСФСР приняло стихийный, случайный характер, исключающий какой-либо продуманный план. Именно так возникла Карельская Трудовая Коммуна, созданная по инициативе Наркоминдела и Коминтерна.
Перед началом мирных переговоров с Финляндией Москве срочно потребовалась советская альтернатива признанной Гельсингфорсом в первых числах мая независимой Карелии. Той самой, что была провозглашена 1 апреля в селе Ухта на Национальном съезде, созванном Карельским Временным правительством, возникшим незадолго перед тем, 23 марта. Марионеточным, но, тем не менее, контролировавшим с помощью финских войск Ребольскую и Поросозерскую волости – всю западную часть края.
«Признать в принципе желательным, – отметило решение Политбюро от 18 мая 1920 года, – организацию Карельской Коммуны. Поручить проведение этого в жизнь комиссии из тт. Владимирского, Карахана, представителей финских, петроградских товарищей и немецкой компартии». А двумя неделями позже, 1 июня, последовало и окончательное решение: «Поручить Оргбюро по соглашению с тт. Зиновьевым, Владимирским и Чичериным утвердить постановление о создании Карельской Трудовой Коммуны для направления во ВЦИК. Поручить т. Владимирскому провести через Президиум ВЦИК постановление о создании Карельской Трудовой Коммуны, а Оргбюро с тт. Зиновьевым, Чичериным и Владимирским определить состав Карельского комитета /ревкома – Ю.Ж./».42
Далее события развивались столь же стремительно. Уже 8 июня выполнил поручение Владимирский. В тот день и последовало постановление Президиума ВЦИК о создании новой административной и, вместе с тем, национально-территориальной единицы в составе РСФСР с необычным статусом. Не автономной республики, как то было прежде, а некоей трудовой коммуны. Названной так по аналогии с Северной коммуной, Союзом коммун Северной области, возглавляемых Зиновьевым.
Произошедшее не имело прецедента. И скорость как принятия решения, так и его выполнения – в общей сложности они заняли всего двадцать два дня. И участие Зиновьева, председателя Исполкома Коминтерна, – в первом решении Политбюро он фигурировал инкогнито, как «петроградские товарищи». И далеко не случайное присутствие на обоих заседаниях Политбюро Радека, только что вернувшегося из Германии, где он находился на подпольной работе («немецкая компартия»), а по возвращении в Москву тут же утверждённого секретарём Исполкома Коминтерна. И заинтересованность Наркоминдела– сначала в лице Карахана, а затем и самого Чичерина. Наконец, утверждение председателем Карельского ревкома Э. Гюллинга – финского гражданина, шведа по национальности, как и Маннергейм; члена Исполкома Социал-демократической партии Финляндии, её председателя в 1917 – начале 1918 года; члена Совета Народных Уполномоченных, финского революционного правительства и начальника штаба Красной гвардии; с марта 1918 года по апрель 1920 находившегося в эмиграции в Швеции.
Причины создания Карельской Трудовой Коммуны были слишком очевидны. Наркоминделу они позволяли отстаивать целостность РСФСР на переговорах с Финляндией. Коминтерну – получить возможность развернуть пропагандистскую и иную работу из Петрозаводска, объявленного центром Коммуны, на Финляндию и Швецию, заодно дав приют финским коммунистам, вынужденным эмигрировать в марте 1918 года.
Но, как бы то ни было, Карельскую Трудовую Коммуну создали как нельзя вовремя. 12 июня в Юрьеве (Тарту) начались советско-финляндские переговоры.
Приступив к обсуждению с Финляндией вопроса о границах в Карелии и на Мурмане, Наркоминдел поспешил форсировать мирные переговоры и с Литвой. Как можно быстрее завершить их, ибо слишком затянувшейся паузой воспользовался Мицкявичюс, так и не смирившийся с отказом от борьбы за Советскую власть на родине. 8 марта он обратился в Политбюро за разъяснением– следует ли литовским коммунистам «выдвинуть лозунг захвата власти», или им следует участвовать в выборах в Учредительный сейм? Двусмысленный ответ, полученный им, должен был обескуражить главу правительства Литовско-Белорусской Республики. С одной стороны, руководство РКП настаивало на участии в выборах, да ещё «под флагом беспартийных рабочих групп». Но с другой – рекомендовало «развернуть партизанскую борьбу».43
К счастью для Чичерина, в Каунасе о решении Политбюро не прознали. 31 марта, с запозданием на семь месяцев, наконец откликнулись на ноту НКИД, от 11 сентября. «Литовское правительство, – уведомил его глава А. Вольдемарас – настоящим заявляет, что оно готово заключить мир с Россией. Главным условием мира является признание полной независимости Литвы в её этнографических границах, то есть включающей в себя в общих чертах бывшие Виленскую, Ковенскую, Гродненскую и Сувалкскую губернии со столицей Вильно».44
Условия для Москвы являлись приемлемыми, ибо они ни в чём не расходились с прежними представлениями о пределах этой республики, будь она советской или тарибской. Поэтому уже 2 апреля в Каунасе получили положительный ответ: «Российское Советское Правительство согласно признать этнографический принцип как основу для определения границ территории Литовского государства».45
Переговоры на такой предварительной договорённости открылись в Москве 7 мая. Делегацию на них РСФСР возглавил А.А. Иоффе, Литвы – Т. Нарушевичюс. Но сразу же обнаружилось, что введённая в заблуждение вроде бы уступчивостью российской стороны литовская, ничуть не сообразуясь с реальным положением своей страны, попыталась повторить чуть ли не полностью условия советско-эстонского договора. Стала настаивать на возвращении литовским гражданам их имущества, оставленного в России, выделении пропорционально населению Литвы части российского военного и торгового флотов (и это при отсутствии выхода к морю!), государственных капиталов, имеющихся за рубежом.46
Не довольствуясь тем, литовская сторона высказала претензии на Новогрудский уезд Минской губернии, части Илукстенского и Гробинского – Курляндской, Лидского и Ошмянского – Гродненской. Только напоминание Иоффе о том, что три губернии из четырёх, да ещё и столица Вильно (признать которые Литва требовала своей территорией), оккупированы поляками, заставило Нарушевичюса отказаться от явно несообразных требований.
Все разногласия были сняты наступлением Красной Армии, её стремительным наступлением на запад. Части 15 и 16 армий освободили 29 июня Мозырь, 9 июля – Игумен, 10 – Бобруйск. 11 – Минск. Опасаясь, что весьма скоро красноармейцы смогут появиться на улицах не только Вильно, но и Каунаса, литовская делегация забыла обо всех своих прежних претензиях и 12 июля подписала договор с РСФСР.