— Пожалуй, мне не стоит задавать очевидный вопрос о том, как такое могло случиться. — Оливер попытался пошутить.
У Эммы земля ушла из-под ног. У нее кружилась голова, и она жадно хватала воздух широко открытым ртом, как рыба, выброшенная на лед. Она мельком увидела свое отражение в оконном стекле. Одетая в спортивные штаны и кроссовки, с несвежими прилизанными волосами и расплывшейся талией. Именно так должна выглядеть женщина, которую застали за постыдным занятием, — подглядывающей в чужие окна в чужом саду. Шпионящей за мужчиной, который бросил ее ради другой. Эмма поневоле сравнивала себя с элегантной, стройной девушкой, которая тактично удалилась в другую комнату, и от стыда ей хотелось провалиться сквозь землю. Ты знала, что так все и будет. Ты знала, как он отреагирует. Так что уходи отсюда немедленно. Убирайся прочь. Не задерживайся!
— Можешь не беспокоиться, — сказала она. — Я ничего от тебя не требую. Я просто хотела, чтобы ты знал.
— Мне очень неловко, право же, Эмма. — Оливер обеими руками откинул со лба волосы. — Фу-у… Наверное, я должен спросить, не нуждаешься ли ты в деньгах?
— Мне ничего не нужно. — Она повернулась и направилась в коридор.
— Может, тебя подвезти?
— Нет, благодарю.
Эмма размеренно шагала к входной двери. Из гостиной долетала негромкая музыка. Дверь была плотно закрыта. О, Шармила проявила себя во всем блеске. И поступила очень умно, не став подслушивать.
Оливер вышел вслед за Эммой и проводил ее до калитки.
— Что ты собираешься делать? — шепотом спросил он, но на воздухе звуки разносились далеко. — С беременностью, я имею в виду.
— Еще не решила.
Эмма вдруг остановилась. Она стояла на садовой дорожке, крепко обхватив себя руками. Потом она перевела напряженный взгляд на Оливера и сказала:
— Наверное, будет лучше прервать ее.
Эти слова должны были потрясти его, вывести из оцепенения. Заставить заговорить с ней, вернуться к ней. Естественно, известие о том, что она ждет ребенка, могло и не привести его в восторг, но и вот так, походя, принимать решение об аборте было нельзя. Что бы там ни думал Оливер, он просто обязан был сказать «Подожди. Я должен подумать. Не стоит делать поспешных выводов. Я позвоню тебе, и мы поговорим».
А что касается аборта… в общем, это будет конец. Конец всему. Уже ничего нельзя будет исправить. И у Оливера не будет причины когда-нибудь вернуться к ней или хотя бы позвонить.
— Ты права, — пробормотал он, не глядя на нее. — Пожалуй, это и в самом деле лучший выход из положения.
Эмма ничего не чувствовала. Душа ее оцепенела и замерзла. Вот, значит, как. Все. Конец. Она отвернулась.
— Мне и впрямь очень жаль, Эмма, что так получилось. — Голос Оливера звучал расстроенно. — Дело в том, что мы с Шармилой… как бы это сказать… В общем, мне бы не хотелось так расставаться с тобой. В конце концов, нам было хорошо вдвоем.
— Да, — согласилась Эмма. — Хорошо.
Она распахнула калитку, которая, открываясь, заскрежетала по галечнику.
Оливер неловко промямлил:
— Я надеюсь, у тебя все будет в порядке… ты понимаешь…
— У меня все будет прекрасно, — заверила она его. — Что же, прощай.
Эмма оставила его, бледного и потерянного, у калитки под уличным фонарем и решительно зашагала прочь.
* * *
Она не помнила, как добралась домой. Должно быть, мимо проезжал автобус и она села на него. Но воспоминаний об этом у нее не сохранилось.
Позже Эмма без сна лежала в постели и ждала, когда же на нее обрушится боль потери.
— Все кончено, — говорила она себе. — Навсегда.
Странно, но после того как прошел первоначальный шок, она не чувствовала особой боли. Она тщательно обследовала закоулки своей души и рассудка на предмет повреждений, подобно тому, как атлет ощупывает свое тело после неудачного падения. Но пока везде ощущались лишь оцепенение и пустота. Эмма знала, что боль придет позже, что ей придется пройти через все круги ада. Ей предстояло принять нелегкое решение. Она была уже на пятом месяце беременности.
— И что теперь? — спросила она себя, уткнувшись лицом в прохладную подушку. — Что мне делать? — Но никто ей не ответил.
Самым очевидным представлялось сделать то, о чем она говорила Оливеру, и прервать беременность. Ради всего святого, разве может она позволить себе родить ребенка? Она не имела ни малейшего представления о том, как ухаживать за детьми, а тем более — их воспитывать. Откровенно говоря, до сих пор ей даже не приходилось сталкиваться с ними. Денег у нее не было. Помощи ждать тоже было не от кого. Сама мысль о том, что она может стать матерью, казалась Эмме нелепой. Но дни проходили за днями, и, поднимая трубку, чтобы записаться на прием к врачу, она всякий раз клала ее обратно.
Это ведь не просто ее ребенок. Это ребенок Оливера. Все, что у нее осталось от него. А вся проблема заключалась в том, что она до сих пор любила его. Нельзя так просто взять и вычеркнуть из своей жизни человека только потому, что этого захотелось.
И еще одно соображение останавливало ее. Это был внук ее матери. Единственный след, которая она оставила после себя на земле.
Эмма стала очень раздражительной и вспыльчивой. Она даже не могла поговорить с Джоанной, потому что Барри вечно вертелся поблизости, прилепившись к ней, как пиявка. Как-то вечером Эмма пришла домой с работы страшно уставшая. Спина просто разламывалась после долгой поездки в битком набитом вагоне метро. Войдя в гостиную, она застала там Барри. В гордом одиночестве он валялся на диване с расстегнутой ширинкой. Рядом на полу стояли пустая коробка из-под пиццы и две жестянки от пива. По телевизору показывали футбол, и звук был включен на полную громкость, так что в квартире дребезжали стекла.
— А где Джоанна? — поинтересовалась Эмма.
— Она сегодня работает допоздна.
Барри не отрывал глаз от голубого экрана. Судя по надписи в левом углу, «Арсенал» играл с «Уиганом».
— Как ты попал сюда?
— Что?
Брови у Барри удивленно поползли вверх, но матч по-прежнему поглощал все его внимание. И вдруг он подпрыгнул и замахал руками, как мельница.
— Ну давай же! — заревел он. — Обводи его! Там столько места, что хватит для чертова автобуса.
— Я спросила, — Эмма повысила голос, — как ты попал сюда!
Ее голос, резкий и напряженный, вывел Барри из футбольного транса. Он посмотрел на Эмму так, словно впервые заметил, что в комнате кроме него находится еще кто-то.
— У меня есть ключ, — ответил он.
Ключ! У него есть ключ! Черт возьми, что он о себе возомнил?
— Ты не мог бы для разнообразия посмотреть футбол в собственной квартире? — раздраженно бросила ему Эмма. — Ты торчишь здесь каждый вечер. Неужели я прошу слишком многого, если после работы хочу прийти к себе домой и отдохнуть в тишине?