Ее никогда так не унижали. Даже Гектор – с ним, скорее, была игра, сродни детской: получится или нет, этакий азарт, проверка своего упорства в поставленной цели. Подростковое помешательство, заменившее чувства. Развлечение.
А Келла смог – унизил, опустил на дно. У него получилось.
Достал. До сердца.
Нинка не понимала, как это произошло, но чувствовала, что во всем была замешана старая жаба. И если бы сейчас ведьма появилась перед ней, то закончила бы свои дни в серой речной глади.
Снег усилился, и от ужасных ботинок на запорошенной набережной оставались следы. И девушка все шла и шла, не чувствуя холода.
Нина не жалела себя – не привыкла к такому.
Она ненавидела.
Эльзу. Его. Себя. И – как ни странно – свои чувства.
Ведь самым страшным и унизительным было обнаружить, что при виде Келлы в ее душе что-то переворачивается, меняется – из-под огненного льда пытается пробиться цветок. Именно потому у него получилось ее зацепить.
А ведь сначала она даже поверила ему – подумать только, несколько секунд верила, когда Келла предлагал ей уйти вместе с ним. И с ужасом Нина поймала себя на мысли, что хотела этого – хотела взять его за руку и уйти, неважно, в закат или рассвет, просто уйти, сбежать, не думая ни о чем. И знать, что он – рядом.
Холодный разум все же не победил горячее сердце, как бы она ни старалась.
А когда Келла стал смеяться – внутри что-то хрустнуло, как кость под клыками пса, и ярость одарила ее огненными крыльями, чтобы позже накинуть сеть изо льда, которая вросла в душу.
Решил поиграть? Любовь или деньги?
Ублюдок.
Как она могла выбрать первое, когда ей нужно было второе? Какая любовь, если она нуждается в деньгах? Какие чувства, если отцу необходимы были эти деньги? Всей семье необходимы были.
Но такие, как Келла, никогда не поймут их ценность. Они твердят, что не в деньгах счастье, потому что не нашли его ни в чем другом. И даже в деньгах не смогли найти. Потому что они не знают, что такое счастье.
Нина не плакала, но внутри у нее что-то надломилось, и это было страшнее слез. И она все шла и шла, чтобы очнуться от того, что заледенели ее пальцы и промерзли ноги.
Только после этого девушка вызвала такси и уехала домой.
Дома оказалось не лучше. На пороге ее встретила Софья Павловна, бледная и с поджатыми губами. Рядом стояла Ирка с испуганными глазами и непривычно молчала.
– Что за наряд? Где ты была? – спросила мать тихо и отрывисто.
– На костюмированной вечеринке, – отвечала Ниночка и получила по лицу.
Не сильно, скорее обидно. Мать никогда раньше не била ее – даже в детстве.
– За что?! – закричала Нина.
– Твой отец в больнице. Ходи дальше по вечеринкам, – холодно сказала Софья Павловна и, открыв входную дверь, быстро вышла. Она как раз спешила в клинику, куда Виктора Андреевича и увезли – ей только что позвонили из его офиса. Сказали, что мужу плохо и что вызвали скорую.
Впервые за все время Нина почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Предательская слабость прошлась по пальцам, заставляя их мелко дрожать. И Нина только силой воли сжала их в кулак. Как бы ни раздражал ее отец своими днями семьи, занудством и желанием все контролировать, она все же любила его. И сейчас ей было страшно. Казалось, в один день из-под ее ног выбили почву.
– Что с ним? – только и спросила Нина у сестры. Та, всхлипнув, пожала плечами.
– Не знаю, – проговорила Ира, обхватывая себя руками. – Все плохо, да? – спросила она с истеричным смешком. – Что нам делать, если…
Она не договорила.
– Не ной, – отрезала Нина. А пальцы все так же предательски дрожали. И тотчас решила: – Я поеду к отцу.
И она выбежала следом за матерью. Однако опоздала – Софья Павловна уже уехала, и блондинке пришлось вернуться домой. Куда ехать, она не знала и не могла дозвониться до отцовского офиса – там все время было занято. Крестный не брал трубку, а мать, как назло, забыла мобильный дома.
Снявшая платье и смывшая макияж Нина сидела вдвоем с Иркой в гостиной в ожидании новостей. А за окном падал снег, и девушке казалось, что она падает вместе с ним.
Что еще должно произойти, чтобы сломать ее?
– Мою карточку заблокировали, – сказала вдруг Ира. Кажется, она до последнего не верила, что отец мог разориться. – А твою?
Нина пожала плечами. Она думала. Много думала. И голос сестры мешал сосредоточиться. Понять, как надо действовать. Расставить приоритеты. Убить ли гордость.
– Дядя Саша сказал, что отец продал всю недвижимость. У нас почти ничего нет, кроме этой квартиры, – продолжала Ира.
– Замолчи, – попросила ее Нина устало.
– Если с папой что-то случится, как мы будем жить? – не умолкала Ира, которой действительно было страшно.
– Заткнешься ты или нет? – крикнула рассерженно Нина, которая и мысли такой не допускала.
– Тебя ничего не волнует, – заявила Ира обвиняющим тоном. Сейчас ей хотелось кого-нибудь обвинять, ну хоть кого-нибудь, и младшая сестра не вовремя оказалась рядом.
– Просто. Закрой. Рот, – не могла уже более сдерживаться та. – Пока я тебе его сама не закрыла и бантиком не перевязала.
Они замолчали – каждая в своем углу. Ира вяло копалась в телефоне, изредка вытирая покрасневшие глаза. А Нина пыталась по-разному прокрутить ситуацию, однако мысли об отце и беспокойство не давали ей этого сделать.
Мать позвонила спустя час и сказала поспешно, что с отцом сейчас все хорошо, однако вдаваться в подробности не стала, да и связь была отвратительной.
Когда Нинка решилась, за окном стало медленно темнеть.
Она приняла горячий душ, словно смывая водой последние сомнения, попыталась по привычке наложить легкий макияж, но пальцы ее до сих пор предательски дрожали, и Нина сама себя ударила по ним, ненавидя за слабость. Косметичку в порыве чувств она швырнула об угол стола, и многочисленные помады, туши, подводки, пудреницы, тональные крема, которыми девушка раньше щедро закупалась, рассыпались по полу. Не обращая на них внимания, Нина машинально оделась – не вычурно, а в то, что попалось под руку: в темно-синюю водолазку и темно-серые джинсы.
Волосы она забрала в высокий хвост и перетянула черной резинкой – как будто бы душу себе перетягивала. И долго смотрела на себя в большое прямоугольное зеркало: бледная, с тенями под глазами, опущенными уголками глаз, но с решительно сжатыми губами. Нина и без косметики была красива, однако никогда не обходилась без нее, считая, что лицо не такое выразительное и яркое, какое бы ей хотелось. И сколько бы Катя не заверяла Нину в обратном, она не верила и упрямо продолжала делать мэйкап.
– Ты это сделаешь, – сказала своему отражению девушка.