Год Людоеда: Детская тема - читать онлайн книгу. Автор: Петр Кожевников

Коля быстро распаковал конфету и мельком на неё взглянул: две стороны заморской ландринки были квадратными, а в центре имели круглые углубления. Мальчик бросил леденец на язык, скомкал обёртку и отщёлкнул в сторону. Во рту форма конфеты показалась ему не очень удобной, он стал её вертеть за щекой и вдруг упёрся языком в клейкую нишу. Махлаткин повторил движение несколько раз, прежде чем заметил, что тычет языком в кисло-сладкую выемку до самого упора. При этом леденец стучит одним своим ребром по внутренней поверхности зубов, словно спинка кровати о стену. Этот звук навёл Колю на мысль о том, что ландринка — заодно и игрушка. Он попробовал переместить конфету во рту, поигрывая с нею зубами, но это вышло неинтересно.

«Леденец, наверное, сделан не для этого, — смекнул мальчик. — А я знаком с такими делами и сразу понял, что можно держать его во рту и кайфовать. Во дают эти нерусские фирмачи! Жалко, фантик выбросил — посмотреть бы, кто такое придумал».

Неожиданно Махлаткин ощутил языком внутреннюю часть нижней губы. Это тоже оказалось приятно. «Прососал насквозь», — заключил мальчик и притянул губу языком: она сразу подалась, образовав пупырышек, похожий на сосок. Коля теребил скользкий бугорок языком и думал, что сейчас, наверное, не он один предаётся этой забаве, — вон сколько в ларьках этих конфет, да и у других сластей ему удалось найти свои секреты. Это действительно похоже на загадку, которую не каждый сможет решить. Чего стоили хотя бы чёрные конфеты со сладко-солёным вкусом, которыми его когда-то угощал Гриша.

Мальчик не заметил, как леденец полностью растаял, в то время как его язык всё ещё продолжал давить на образовавшийся пупырыш. Вскоре Коля ощутил холодное онемение в языке и сравнил его с тем, которое наступало после приёма сонных лекарств в дурдоме.

* * *

— Трясучка тащится! Пошли! Чего зекаешь? После дурдома не очухался? — перед Махлаткиным возникло притягивающее своей отвратительностью лицо Никиты Бросова, словно упавшая с чьего-то балкона прогнившая тряпка. Мальчик так разомлел от конфеты, что даже не сразу понял, о чём говорит его долговязый приятель, от которого всегда струился мерзкий блевотный душок.

— Где Хрусталь? — Мертвец невольно стрельнул колкой слюной Кольке прямо в губы. Мальчик машинально слизнул прелые капли и тотчас выплюнул изо рта на землю всё его содержимое, накопившее вкус леденца. Никита проводил взглядом оранжевый прозрачный сгусток и, наверное, даже не задумался о причине этого выброса.

— Да он, как ты и сказал, — на скамейке, — Махлаткин окончательно вернулся в парк, где осенние листья создавали своим цветастым разнообразием подобие ковровых покрытий, выставленных за оконными стёклами «Гостинки», около которой, любуясь на эту красоту, мальчик иногда караулил возможных клиентов.

Ревень действительно сидел на скамейке недалеко от пруда и, может быть, спал — так он, по крайней мере, выглядел, ссутулившийся, опустивший подбородок на плечо. На нём были надеты взрослые затасканные вещи, и Колька подумал, что надо бы этому парню подкинуть какой-нибудь клёвый прикид или сводить его на ближайшую раздачу гуманитарки, которые иногда устраивают Данилыч со Следопытом.

Старуха двигалась по мосту медленно и осторожно, кукольно и даже по-клоунски, почти не сгибая правую ногу и почти не шевеля правой рукой, которые иногда заметно подрагивали. Через её плечо была переброшена чёрная сумочка, которая болталась из стороны в сторону в такт каждому её шагу. Взобравшись на середину моста, она остановилась и полезла левой рукой, которой сжимала палку, в карман пальто. Все свои действия она совершала томительно долго.

Когда из кармана старухи высунулся полиэтиленовый мешок, Никита и Коля догадались о её намерениях, хотя Колька привычно шутканул: «Воздух достала!»

Наконец старуха вытащила горбушку чёрного хлеба и уронила её себе под ноги. Затем, неожиданно проворно подняв согнутую в колене левую ногу, резко опустила каблук на иссохший хлеб. После нескольких ударов пенсионерка наклонила голову и оценила плоды тяжких трудов. Оказалось, что от горбушки отбилось всего лишь несколько небольших кусочков.

Старуха решила действовать более решительно и со всех своих малых сил топнула по непокорному хлебу. Тот выскользнул из-под старушечьего ботинка и молниеносно отпрыгнул к стальным прутьям ограды моста.

Пенсионерка недовольно посмотрела на свою жертву, подбила палкой горбушку к исходному месту и чисто для проформы ударила её резиновым наконечником своей клюки. Не добившись большего результата, чем прежде, всё тем же резиновым наконечником инвалидка оттеснила измождённую краюху к краю моста и спихнула в воду. Тотчас к добыче, за которой до того момента они лишь вожделенно наблюдали, ринулись птицы. Вороны и голуби принялись склёвывать крошки на тротуаре, а утки, трассирующие по бурой реке, деловито направились к размокающей горбушке.

Вслед за первой порцией старуха отправила вниз все свои хлебные припасы и, оставив пустой мешок торчать из кармана, пошла по мосту дальше, желая, очевидно, привычно пройтись по аллеям парка. Когда она сошла с моста и свернула направо, с обеих сторон избранной ею тропы к старухе подскочили трое подростков. Никита ударил инвалидку кулаком по лицу. Она тут же упала, и Колька, склонившись над старухой, вцепился в её поношенную сумку. Старуха, однако, цепко держала свою ношу левой рукой и при этом смотрела на Махлаткина снизу немного детским взглядом.

— Волоки её за собой, сейчас отпустит! — приказал Бросов, просунул свои ручищи Кольке под мышки и потащил его, а следом и оглушённую пенсионерку.

— Ух ты, ё моё, лыжи какие! — Махлаткин сипло-звонко засмеялся и передёрнул плечами. — Щекотно, блин!

— Щас будет ещё щекотней, когда я тебе капусту развалю! — Никита тоже смеялся странным, словно искусственным смехом, похожим на хруст жести, и набирал скорость. — Главное, не обделайся, а не то клоповцам продам — они тебя псам отдадут!

Ревень неуверенно, озираясь, шёл следом и ловил себя на том, что мечтает о внезапном и спасительном для жертвы появлении ментов, которые хоть и сами порядочные шкуры, но за такую бяку наказывают.

Ребята оттащили старуху недалеко, шагов, может быть, на двадцать, и остановились.

— Ревун, тресни ей по граблям! — скомандовал Мертвец.

Олег присел рядом на корточки и не знал, что ему делать. Он почему-то засмотрелся на старушечьи руки: прозрачная, будто целлофан, кожа на кистях была словно обрызгана ржавчиной.

— Ну, лапу ей расцепи! — громким шёпотом сказал Колька. — Во, жаба! Как клещами зажала!

Ревень всё ещё не понимал, как ему надо себя вести и можно ли сейчас вернуть всё происшедшее назад — словно перемотать кассету, чтобы больше её никогда уже не смотреть. Вдруг он увидел, как Бросов наступил своим здоровенным ботинком инвалидке на голову.