Путник, зашедший переночевать - читать онлайн книгу. Автор: Шмуэль Агнон cтр.№ 68

И вот сидит человек, приехавший в родной город, и думает: «Смотри, не сегодня завтра эти апельсины прибудут в Шибуш, и город, который с самого начала войны не видывал ни одного апельсина, вдруг получит их целый ящик».

Пришел срок, и я отправился на вокзал получать свои апельсины. Я шел в одиночестве, совсем не так, как шли когда-то мы, первые шибушские сионисты, получать первый ящик апельсинов из Страны Израиля, — шли радостными толпами и выкрикивали стихи из Библии. Как это могло статься, что мы читали стихи, в то время как еврейские ребята в Стране Израиля брели от одной апельсиновой плантации к другой и просили работу, а им везде отказывали в пользу сынов Исава и Измаила? ^[184]

Вокзал весь в снегу, и снег лежит на рельсах. Немногие нынче уезжают из Шибуша и немногие приезжают, но поезда все равно идут по расписанию: дважды в день приходят и дважды в день уходят. Когда прибывает очередной поезд, на перрон выходит дежурный железнодорожник Резинович — тот, у которого вместо руки резиновый протез, — и мелодично выпевает: «Шибу-у-уш!» Он чисто, аккуратно одет, и усы у него аккуратные — не столько он сам их причесал, сколько снег ему пригладил. Мне вдруг захотелось постоять и посмотреть, как Резинович будет облизывать усы, произнося свое «Шибу-у-уш», однако на этот раз не получилось, снег застлал мне глаза.

Тянется к вокзалу цепочка вагонов. Обычно они черные, но сегодня такие же белые, как все вокруг. Над вагонами низко стелется дым. Вырвался из трубы паровоза и пока раздумывал, вверх подниматься или вниз осесть, снег уже навалился и прижал его к крышам состава.

Подошел поезд, растянулся вдоль перрона. Вышло с полдесятка человек. В руках мешки, в мешках — все то, с помощью чего бедный человек зарабатывает себе на хлеб: железные ломы, лопаты, кроличьи шкурки и всякое такое. А может, добытые трудом продукты: картошка, морковь, капуста, крупа. Эх, куда подевались те крупные торговцы, которые в такой сезон наезжали в Шибуш? Выходили закутанные в широкие шубы, меховые воротники лежали на плечах. Эти, нынешние, торговцы только продают в Шибуше свой товар, а новый купить у них уже денег не хватает. Ведь все деньги для торговли им дали еврейские благотворительные организации. А у благотворительных денег нет особой силы. Они могут лишь спасти бедняка от голода, поставить его на ноги они не могут. А если и поставят на ноги, то согнут ему спину и так унизят духовно, что его дух уже не распрямится никогда. Вот смотрите — те самые люди, что когда-то выходили из вагона с высоко поднятыми головами, закутанные в теплые шубы, сегодня выходят согбенные и подавленные. Пожертвования — большая добродетель. Но они добродетель, если их дают, как отец дает сыну, и они не такая уж большая добродетель, если их швыряют, как богач швыряет грош бедняку, ибо в этом случае вся шелуха, налипшая на подаяние, возносится вместе с ним.

Что же на самом деле должны были бы сделать благотворители? Вопрос, что называется, шире земли и глубже моря, не нам на него ответить. Одно можно сказать: если бы щедрые евреи видели в беде своих братьев свою личную беду, Святой и Благословенный тоже помог бы, и им не нужно было бы давать и давать, снова и снова. Но они хотят отделаться одними подачками, и поэтому их братья остаются бедняками, и если завтра, не дай Бог, на них свалится настоящая беда, никакие благотворители им не смогут помочь.

Куда же делись все те заезжие торговцы, что приезжали к нам с таким шумом и помпой? Стоило грузчикам приметить, что кто-то из них выглядывает из окна вагона, они тут же повисали на этом окне и каждый кричал: «Господин, я понесу твои вещи, я тебя первым увидел!» А тот говорил: «И ты понесешь, и товарищу твоему достанется», потому что каждый такой торговец привозил с собой много вещей. И не успевали грузчики погрузить все его вещи, как из вагона выходил второй такой же, и третий, и четвертый. Да вот как сталось: сегодня всем этим торговцам нечего делать в Шибуше, потому что съежился после войны город и сократились его потребности. Время от времени заглянет в Шибуш какой-нибудь случайный торговец или коммивояжер, проведет два-три дня в гостинице, мало потратит, много наговорит и исчезнет.

А где те группы певцов и певиц, поэтов и поэтесс, которые, бывало, приезжали в холодные дни, чтобы согреть сердца песнями и стихами? Видно, умерли во время войны все певцы и певицы, и поэты с поэтессами, а другие не пришли им взамен. Да и евреи живут нынче от беды к беде и перемещаются из одного галута в другой, им не до песен, один Резинович, как всегда, мелодично выпевает «Шибу-у-уш».

Валит снег, и мороз режет тело человека. Безучастные, подавленные, бредут евреи группкой в сторону города. Коляски с танцующими от нетерпения лошадьми за ними не приехали, извозчики не вышли их встречать. Знает извозчик, когда ему стоит беспокоить свою лошадь, а когда нет. Не то что Ханох, который зря побеспокоил своего Хеноха в самую метель, вот и затерялись оба в мире хаоса, и никто не знает, где они. Кое-кто, правда, говорит, что видел их во сне. Что же он не спросил Ханоха, где его искать? Да он, видите ли, показался ему мертвым, Ханох, вот и побоялся говорить с мертвецом.

Я ждал отправления поезда, а мысли тем временем кружились в моей голове, много разных мыслей. Сначала я задумался, когда же эти евреи, что бредут сейчас в город, доберутся до своего дома — до темноты или после? А когда придут наконец домой, ждут ли их там теплая печь и горячий самовар? От этих евреев мысль моя перешла к их братьям, которые покинули Шибуш и оставили мне ключ от нашего старого Дома учения. У этого ключа оказалось одно достоинство: сам он прохладен на ощупь, а в доме, который он открывает, тепло. Не забывайте, я ведь из Страны Израиля и потому не люблю холод, вот почему мне приятно вспоминать о нашем Доме учения, в котором тепло, даже когда вокруг холодно.

Но вот дежурный дал сигнал к отправлению. Поезд с громким скрежетом тронулся с места, и следы его колес тут же начал заметать снег. Тихо и бесшумно ложился снег на снег, и, несмотря на вечерний час, мир вокруг словно бы посветлел. Тот, кто не видел снега, мог бы, пожалуй, подумать, что в мире и на самом деле стало светлее, но он не знает, что снег, который сегодня чист и бел, завтра почернеет, а послезавтра превратится в грязное месиво. Вот и сейчас — легли на белизну снега вечерние тени, и, пока новый снег не засыпал их и не побелил, затемнили его раньше времени.

Я протянул Резиновичу извещение, которое получил в конторе на вокзале. Он прочел про себя, а потом повторил вслух: «Апельсины из Палестины». Помните, я уже говорил, что Резинович удивительно мелодично произносит «Шибу-у-уш»? Так вот, эта его мелодия — ничто по сравнению с тем, как он произносит слово «Палестина».

Он мне симпатичен, этот Резинович, и даже не из-за его резиновой руки, которая вызывает большой интерес у местных девиц, полагающих, что он, наверно, и в остальном весь резиновый, а по той простой причине, что именно от него я в первый раз по возвращении услышал название моего родного города. Но сегодня моя симпатия к нему удвоилась, и я доверил ему доставить мои апельсины ко мне в гостиницу.