Река без берегов. Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга первая - читать онлайн книгу. Автор: Ханс Хенни Янн cтр.№ 185

Он внезапно замолчал. Тутайн пытался сообразить, что можно на это ответить. Но так и не сумел. Пробормотал:

— Аниас научится ценить тебя…

— Я постараюсь, чтобы от меня была какая-то польза, — ответил Фалтин. — Я уже в таком возрасте, что сумею сделать хорошее для своих друзей.

Он сидел так, будто решил никогда больше не подниматься с этого кресла.

— Позвольте рассмотреть вас попристальнее, — сказал он в конце концов мне.

Я подошел к нему; и почувствовал, как навстречу повеяло холодом. Я опустил глаза: не хотел с несомненностью убедиться, что я ему не понравился. К своему великому удивлению, я услышал его голос, ласковый. Чужая рука медленно обвилась вокруг моих бедер:

— Я вам друг, не забывайте об этом. Держитесь за меня. Бездна всегда рядом…

Я испуганно вскинул голову. Его рот уже закрылся, рука отлепилась от моих ног. Прежде чем я успел осмыслить это странное предложение, Тутайн и Эгиль потянули меня к столу. Они слегка расшумелись, протягивали коньяк и настаивали, чтобы мы выпили за знакомство. Теперь и Фалтин поднялся.

— Уж вы не обессудьте, — сказал он мне в спину. — Я просто поддержу вас, если это понадобится.

Я не ответил на его слова. Мы с ним чокнулись.

Гемма в тот день не пришла. Я знал, что она не придет, и не спеша принялся изучать сущность внезапно объявившегося. Но вновь и вновь у меня возникало ощущение, будто моя внимательность, даже мое сознание расплываются. Я не мог приблизиться к этому человеку. Я услышал, что ему пятьдесят один год, и предположил, что в жизни он много страдал. Доброта, угадываемая в его глазах, наверняка сменялась ожесточением постепенно и не без веских причин; почти нечеловеческим усилием воли он — изнутри — превратил эту жесткость в печаль. Слова, произносимые им, были овеяны дыханием близкой гибели; но в ломком звучании голоса гнездилось сострадание, и повседневность, со всей ее мощью, такое сострадание не изгнала бы. — «Мешок с костями гиганта», — подумал я. Да, я представил себе мумии с подогнутыми коленями, какие видел в Музее Канарских островов ^{405} , — только в увеличенном размере. Клочья ткани, оставшиеся после грабителей, не мешали разглядеть иссохшую бурую кожу. Живот, подвергшийся ужасным трансформациям, в качестве внутренностей скрывал в себе только прах и гниль… Я с трудом оторвался от этого сравнения, непроизвольно возникшего в голове. «Одни его кости весят столько же, сколько у другого человека тело вместе с мускулами», — успел я подумать; и с любопытством спросил себя, имеют ли и его чресла такую же мощь. Мысли вновь и вновь притормаживались, и я не мог довести свои наблюдения до конца. Редкостный человек: уже сломленный, но не утративший воли быть здесь, гоняться за необычными впечатлениями. Или я обманулся? И его проницательность исчерпана? И он пришел к нам, чтобы искать защиты, с пустыми руками — с ничего не значащим обещанием, что будет для нас полезен?

Он оставался долго, а когда наконец собрался уходить, пообещал, что скоро заглянет к нам снова: мол, здесь его душа искупалась в обжигающей воде чистейших источников…

* * *

Он пришел снова: так скоро, что я даже не успел упомянуть при нем Гемму, а они уже шагнули навстречу друг другу. — Мы сидели вокруг стола, вчетвером: Тутайн, Эгиль, Гемма и я. Вдруг дверь чуть не слетела с петель. Ударилась о стену так сильно, что рама задрожала. Фалтин, в шляпе и пальто, целиком заполнил собой дверной проем. Его лицо было неподвижно, это я помню. Я вскочил и хотел шепотом назвать Гемме его имя. Но прежде чем я исполнил такое намерение, гигант уже стоял посреди залы и говорил (видимо, правильно истолковав мой порыв):

— В этом нет необходимости. Мы знакомы.

Гемма побледнела. Я увидел, как вся кровь отхлынула с ее щек. Зрачки расширились, глаза казались теперь сплошь черными: признак величайшего ужаса. Но серые губы уже шевельнулись.

— Добрый день, Хавьер, — сказала она.

— Добрый день, любовь моя, — отозвался он.

В пору было подумать: только такие незначащие слова еще что-то значат для этих двух…

— Я знал, что ты будешь здесь, — продолжил Фалтин. — Я долго уклонялся от встреч с тобой; но теперь твои друзья стали и моими друзьями.

Он пожал всем руки. Она ему не ответила. Он швырнул шляпу и пальто в контору — через дверь, все еще настежь раскрытую; потом прикрыл дверь, вернулся к столу, снова обратился к Гемме:

— Мне было трудно решиться прийти сюда. Точнее, встретиться здесь с тобой. Я это преодолел. И другое тоже преодолею. Только бы ты набралась мужества, посодействовала… Я хочу в этой компании быть самым полезным… и самым непритязательным.

Она ему и теперь не ответила; но его слова, казалось, для нее имели особое значение. Она внезапно улыбнулась. Ее улыбка прогнала страх, уже подкрадывавшийся ко мне. Позже, когда вечерние сумерки плотнее укутали город, а снег своей мягкой тяжестью бесшумно преображал крыши, дома, неровные мостовые улиц; когда красноватое сияние свечей и ламп прижимало к нашим рукам и лицам это неслышное, на слишком высоких тонах, снежное песнопение и настоящее успокаивало нас, как затишье, — позже нам удалось испытать то редкостное удовольствие от пребывания рядом друг с другом, которое принято называть общением. Начался обмен мнениями, но споров не возникало. Каждый старался вырезать из своей памяти и показать другим какие-то картины, которые никого из присутствующих не обижали и все же были для слушателей новыми и необычными. Все это, вместе со сладкой меланхолией, сплеталось в единство, которое невозможно выразить словом. Только один раз равновесие нарушилось. Фалтин махнул рукой в сторону спальни и предложил:

— Идите же туда! Я не хочу быть поводом, чтобы это не состоялось.

Мне померещилось, будто языки пламени хлестнули Гемму по лицу. Но кровь отхлынула от ее щек так быстро, словно их заволокло дымом. Она качнула головой и тихо сказала:

— Нет.

Незадолго до девяти часов она нас покинула, как было заведено.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Когда через три дня Фалтин снова нанес нам визит, он крикнул прямо с порога:

— Гемма сегодня не придет! Я встретил ее по дороге. Она занята покупками.

Это столь громко заявленное сообщение чрезвычайно меня взволновало. Смятенная ярость, ни на чем не основанная, мгновенно сгустилась во мне; я готов был ударить его черный рот. Но прежде чем дело дошло до такого, я вдруг почувствовал себя обезоруженным. Фалтин стоял передо мной, я ощутил его добрый, чуть не сострадательный взгляд. И только глубокий испуг, смешанный с обидой, не подвластной сознанию, остался во мне.

— Сегодняшний вечер должен стать драгоценным, — сказал Фалтин, когда мы четверо уже сидели за столом. — Тутайн, дай нам немного шнапса — смочить языки, чтобы они оживились, — и потом мы начнем говорить и слушать друг друга.