Река без берегов. Часть 2. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга 2 - читать онлайн книгу. Автор: Ханс Хенни Янн cтр.№ 93

Или что-нибудь более невинное:

Или, наоборот, что-нибудь еще хуже:

Когда я был в ударе, я мог петь целый час. Однако неизменно наступал момент, когда Эллена говорила: «Теперь иди, Густав, мне в самом деле нужно еще много работать». И я уходил. Мы в то время не целовались. Я пожимал ее руку, пока мы сидели на диване, и часто держал эту руку в своей еще не меньше четверти часа. (Эллена тем временем продолжала читать книгу или декламировала стихи.) Когда позже, спустя год, мы открыли для себя, что именно любовь почти ежедневно сводит нас вместе для такого бессмысленного времяпрепровождения, мы несколько осмелели, но это не увеличило счастья, которым мы наслаждались уже год, благодаря нашей — лишь по видимости бесплодной — близости. Смелость эта была не особенно далекоидущей. Я лишь стал заменять фривольные песни на более или менее содержательные.

или:

или:

или:

или:

или:

или:

Она заметила, что мой репертуар изменился ^{210} , и спросила: «Что же, между нами теперь все кончено?» Это и стало поводом, чтобы мы впервые поцеловались. Эллена теперь получала всяческие удовольствия. Она захотела увидеть мою обнаженную шею, как я видел ее. Мне пришлось расстегнуть рубашку. Она подвергла осмотру еще и мою грудь. И при этом напевала мелодию песни: «Одна девушка с радостью говорила: / Я любимого к груди притулила —» ^{211} . В другой раз Эллена сочла совершенно неподобающим то обстоятельство, что она еще никогда не видела моих предплечий — иначе как прикрытыми рукавами куртки… Я лишь мало-помалу и гораздо позже, чем она, отважился предъявлять столь же дерзкие требования. Не помню, чтобы мне когда-либо приходилось страдать из-за того, что Эллена не выполнила мое желание; но до функциональной цели мы так и не добрались. Речь шла о частичных завоеваниях, о сравнительно невинных утехах, каждая из которых превращалась, благодаря нашей любви, в высочайшее, как нам казалось, наслаждение; так что при всей неудовлетворенности тела (но что мы об этом знали?) душа получала все, чего только могла пожелать. Мы подолгу задерживались на отдельных станциях по пути к блаженству. Ласкание груди — это было одним из поздних удовольствий. Мы никак не могли исчерпать даже самые простые возможности. Позже ладони Тутайна грубо легли вокруг ее шеи… А в то время все мои чувства отличались такой же глубиной, как сама любовь. Это было другое состояние моей экзистенции. Часть моей юности. Именно в сумасбродствах любви узнаю я свою юность. Большая свобода, бесконечное пространство для моего восприятия… Эта предельная готовность всех моих чувств для любви… Я был тогда действительно молодым и наверняка — хоть немного — привлекательным и желанным. Любовь еще светила мне откуда-то из далекого будущего. Она померкла лишь постепенно. — Я думаю, что написал сейчас неправильные слова. Любовь никогда в нас не меркнет. Она подчиняется закону роста. Она растет, она завоевывает себе пространство. Она обладает силой плюща, который способен покрыть своей зеленью большую стену. (Правда, старые побеги мало-помалу теряют листья.) Человек — это всего лишь один свалившийся сверху каменный блок, — усики плюща оплетают его, потом продолжают расти уже независимо от него, расползаются по земле, тянутся вверх. (Мы ведь любим не только наслаждение, мы любим и воздержание, и неисполнившееся, и те возможности, которые с течением времени закрылись.) Мы вновь и вновь создаем себе неправильные представления о любви. А любящие знают о ней еще меньше, чем все другие. Наше бытие без нее немыслимо — оно превратилось бы в сплошную пустыню. Правда, любовь стареет: с годами она становится более трезвой. Доставляемое ею блаженство быстро идет на убыль. Природа теперь уже не таит своих намерений относительно всех плотских существ. — На мне тоже исполнился закон времени. Исступление обрело для меня не меньшую значимость, чем нежность. Когда я был в возрасте между двадцатью и тридцатью годами, произошло разделение между безграничностью восприятия и тесным кругом наслаждения, а я этого даже толком не понял; происшедшее тогда, как и многие другие скрытые превращения моей экзистенции, так и осталось во мраке неточных определений. Моя любовь обратилась на Тутайна. (Приросла к нему, потому что уже обработанный резцом прекрасный камень, который она держала в объятиях прежде — Эллена, — непостижимым образом растаял, утратил форму, исчез.) Животный остаток любви я сохранил для себя одного; и молча лелеял его в себе, как это предписывают Природа и Темноты. Взбаламученные потоки моей души, которые прежде несли живой образ Эллены, стократно мерцающий, по галечному руслу реальности — так Дух Воды рассматривает тело лосося, будто вырезанное из слоновой кости, свет которого различим лишь для глаз невозмутимой глуби, — уготовили ей смерть. В конце концов эти воды вышли из берегов, затопив все вокруг. И далеко не сразу вернулись — очистившись от ила, который вобрали в себя — в прежнее русло. (Я люблю такое темное отречение от прошлого, короткую вспышку животного желания, напрасный мятеж.) Тутайн выманил наружу все ценное, что во мне еще оставалось: он соблазнил меня своей незлобивой человечностью; лицом, лишенным бездонных глубин; готовностью помочь, не замутненной никаким себялюбием; любовью, стремящейся возместить мне все огорчения. Порок не был целью нашей с ним дружбы. — — Наша бесполезная, запутанная, подозрительная для других жизнь должна была, как мы полагали, закончиться без раскаяния. Ни от чего не отрекаться, не хотеть ничего исправить. Быть прощенными на смертном одре, оправданными самим потоком событий. Не ставить выше себя ни мудрецов, ни поборников нравственности, ни деловых людей, ни особо трудолюбивых, ни наделенных особыми способностями, ни избранных и не подвергавшихся искушениям. Оценивать самих себя без фальсификаций и лжи, прикладывать мысли к делам, заблуждения — к правде, отщепенчество — к гармонии звезд. Знать, что эта жалкая жизнь досталась нам как подарок, который ценнее, чем вообще-никогда-не-жить, — и что она есть любовь, которая нас запутывает, которая, когда мы испытываем удовольствие, льстит нам и возвышает нас, но тотчас же, а потом снова и снова унижает реальными следствиями нашего происхождения… которая делает нас жертвами ужасных страхов перед Неисполнимым и очерчивает в нас область Неизбежного… которая покидает нас, потому что для нее постоянно вырастают, чтобы служить ей жилищем, новые молодые люди… которая оставляет нас наедине с Косарем-Смертью, этим Противником дыхания и всякого зримого образа. — —