Десять десятилетий - читать онлайн книгу. Автор: Борис Ефимов cтр.№ 30

Биография Стеклова типична для многих молодых людей его поколения. Исключение из гимназии за вольнодумство и строптивость по отношению к школьному начальству, знакомство с запрещенной народовольческой и марксистской литературой, участие в подпольных революционных кружках, арест, тюрьма, ссылка в «не столь отдаленные места» Сибири, смелый и рискованный побег. В дальнейшем ему удается перебраться за границу, где после деятельности среди различных партийных группировок он примыкает к Ленину, и наконец возвращение в Россию после Февральской революции.

К этому времени он имел уже определенный опыт в журналистике и, как сторонник позиции большевиков (их тогда называли «ленинцами»), становится одним из редакторов «Известий» одновременно с редакторами от меньшевиков — Чхеидзе, Церетели, Даном.

В накаленной атмосфере событий между Февралем и Октябрем с непримиримыми политическими, партийными, классовыми и всякими прочими противоречиями были весьма заметны выступления Стеклова в печати, на митингах и собраниях. Он выделялся и внешне: высоченный, широкоплечий, с окладистой русой бородой — наружностью истинно русского замоскворецкого купца, как писал о нем в книге «Дни» известный монархист Шульгин. Немудрено, что противники большевиков избрали его главной мишенью злобных нападок, сделав его предметом грубых насмешек, анекдотов, частушек. Разузнав его настоящую фамилию — Нахамкис, одна газетенка, помню, напечатала на потребу черносотенной публике:

Но все это ушло в далекое прошлое к тому времени, когда я впервые в Москве переступил порог редакции «Известий» в 1922 году. Юрий Михайлович превратился в важного барственного советского вельможу, властного и непререкаемого хозяина в газете. Он не признавал никакого иного мнения, кроме своего.

На первой странице «Известий» буквально ежедневно появлялись подписанные им передовые статьи на внутренние и международные темы, которые стали называть не передовицами, а «стекловицами». Об этом помянул, кстати сказать, и Владимир Маяковский:

Впрочем, несправедлив и сам Маяковский: я своими глазами видел в кабинете Стеклова в рамке под стеклом записку, последние строки которой мне запомнились: «…Вот как (и почаще!) Вам следует писать в «Известиях». Ваш Ленин». Не повлиял ли этот хвалебный отзыв на судьбу Юрия Михайловича? В соответствующее время он был арестован и погиб в далекой ссылке. Но до того было еще достаточно далеко, и пока что Юрий Михайлович держался подлинным громовержцем, не терпящим никаких возражений, перед которым все трепетало и сгибалось. Сколько раз я слышал гремевшую по всей редакции излюбленную его фразу, когда кто-нибудь поступал по своему усмотрению:

— Кто здесь редактор? Я — редактор или вы — редактор? А если я — редактор и вы — редактор, то сколько у нас редакторов?!

Несколько раньше меня сотрудником «Известий» стал Владимир Маяковский. Это произошло еще более сложно и остросюжетно, чем со мной. Если ко мне Стеклов относился снисходительно-благосклонно и даже однажды, знакомя меня в своем кабинете со скульптором Менделевичем, произнес: «Знакомьтесь, тореадор солдату — друг и брат» (кем он меня считал: тореадором или солдатом, не знаю, но звучало это приятно), то Маяковского он на дух не выносил. Его поэзию категорически отвергал, а самого Маяковского именовал почему-то шарлатаном. Естественно, не могло быть и речи о том, чтобы стихи «шарлатана» появились на страницах «Известий». Но однажды случилось так, что Стеклов уехал на один день в Петроград, а Литовский, горячий почитатель Маяковского, поставил в номер его стихотворение «Прозаседавшиеся». Хорошо известно, что произошло дальше.

Через день открывался Всероссийский съезд металлистов, на котором выступил Ленин и начал с того, что он не принадлежит к числу поклонников творчества Маяковского, хотя полностью признает свою некомпетентность в вопросах поэзии, но с точки зрения политики стихотворение, напечатанное сегодня в «Известиях», ему очень понравилось.

Между тем Стеклов вернулся из Петрограда в этот же день и, увидев в своей газете стихотворение «шарлатана», пришел в ярость. Он вызвал к себе Литовского, и традиционное «Кто здесь редактор?» загремело с утроенной силой. Литовский, как он потом рассказывал, поспешил рассеять его сомнения на этот счет, а затем вкрадчиво осведомился, читал ли Юрий Михайлович выступление Ленина на съезде металлистов, и, получив отрицательный ответ, быстро принес информационные листы РОСТА. Стеклов прочел выступление Ленина и, никак его не комментируя, перешел к планированию очередного номера газеты. После разговора о статьях, корреспонденциях, хронике и других газетных материалах Стеклов спросил:

— А не дать ли нам в номер какие-нибудь стихи? Кого бы вы предложили?

Пряча улыбку, Литовский сказал:

— Может быть, Жарова? А то можно Санникова, Безыменского.

Стеклов довольно долго угрюмо смотрел на него и наконец с явным усилием выдавил из себя:

— А что, если… взять что-нибудь у этого шарлатана?..

Так и началась многолетняя работа Маяковского в «Известиях», которую он очень любил и ценил.

А как же я познакомился с Маяковским?

Конец 1922 года. Помню, брат взял меня с собой на квартиру к Осипу и Лиле Брик, куда друзей и знакомых пригласил Владимир Маяковский послушать его новую поэму «Про это». В огромной комнате разместились человек сорок. После шумных взаимных приветствий, разговоров и шуток воцарилась тишина. Маяковский встал из-за маленького столика, на котором лежала рукопись, и, почти в нее не заглядывая, стал читать своим красивым басом, темпераментно и выразительно. Я, как и все, слушал с напряженным вниманием, но вскоре обнаружил, что ничего не понимаю. Искоса поглядывая на других слушателей, я, к своему ужасу, видел на их лицах вдумчивое, понимающее выражение, что приводило меня в еще большую растерянность.

Чтение закончилось, началось обсуждение. И тут сидевшая рядом со мной у стенки миловидная девушка, она оказалась сестрой жены Асеева, неожиданно предложила… сыграть в шахматы. Мы устроились подальше у окна, и я, проникшись к ней доверием, сказал:

— Вера Михайловна, вы здесь вроде свой человек, скажите, вы все поняли в поэме?

— Я слушаю ее второй раз, — был не совсем ясный ответ.

— Вера Михайловна! Умоляю вас! Что надо сказать, если кому-нибудь вздумается спросить мое мнение?

— Надо сказать, — не задумываясь, ответила она, — здорово это Маяковский против быта.

Впрочем, я зря опасался — никто ни о чем не вздумал меня спрашивать. После непродолжительного обсуждения поэмы наступило непринужденное оживление, чему способствовали неожиданно появившиеся несколько бутылок вина и пирожки с яблоками. Маяковский был в отличном настроении, шутил, провозглашал грузинские тосты.