Десять десятилетий - читать онлайн книгу. Автор: Борис Ефимов cтр.№ 145

На другой день Пу Вейчин пришел с молоденькой симпатичной девушкой в белом халатике. Она остановилась в дверях моего номера, выслушала рассказ о моем самочувствии и, не сделав ни единого шага в мою сторону, там же на пороге прописала какие-то крупинки двух сортов, за которыми Пу немедленно побежал в аптеку.

Прошел день. Я глотал крупинки. Лучше не стало. Проведя еще одну отвратительную ночь, я утром сказал переводчику:

— Пу-тунджи! А нельзя ли вызвать настоящего врача, который бы подошел ко мне поближе, пощупал пульс, выслушал, выстукал? Может быть, требуется какое-то другое лечение, кроме этих крупинок?

В конце дня явился немолодой солидный мужчина в белом халате с марлевой маской на лице. Он внимательно меня осмотрел, выслушал, заглянул в горло, измерил давление, словом, проделал все положенные процедуры, после чего заявил, что болезнь протекает нормально, никаких осложнений, столь опасных в моем пожилом возрасте, он пока не находит, прописал микстуру, таблетки, капли и постельный режим.

«Вот это уже похоже на настоящее лечение, — подумал я, несколько успокоенный. — Может быть, я в самом деле через пару дней поднимусь?»

Однако следующие два дня никакого улучшения не принесли.

— Куме, — обратился я к Литвиненко, — а не съездить ли в советское консульство? Там, наверно, есть свой врач. Что-то я усомнился в местной медицине.

— Та отчего же не поехать, куме, — ответил Валентин Гаврилович, — поехали.

Я надел на себя все теплые вещи, какие у меня были, Пу Вейчин вызвал машину. И мы поехали в наше консульство, занимавшее великолепный особняк на набережной Вампу.

— Братцы, — сказал я консульским товарищам, — не дайте погибнуть на чужбине гриппозному соотечественнику. Где у вас тут врач?

Консульские развели руками.

— Нет у нас никакого врача.

— Позвольте, а если кто заболевает?

— А если кто заболевает, то лечится в китайском городском госпитале. Сейчас мы туда позвоним и попросим принять вас вне очереди.

Шанхайский городской госпиталь представлял собой огромное здание красного кирпича, приемные покои и коридоры которого переполняла густая толпа людей. Нас очень любезно встретили две медсестры, одна из них владеющая русским языком. Предварительно измерив температуру (спичкообразный термометр положили мне в рот), девушки ввели меня в просторный врачебный кабинет. Врач, мывший руки над умывальником, повернулся ко мне, и… можно представить мое смущение, когда, несмотря на закрывающую пол-лица марлевую маску, я сразу узнал доктора, который навестил меня в гостинице. Я готов был провалиться сквозь землю — ведь получалось, что я не доверился его лечению, решил обратиться к другому врачу, а попал к нему же. Китаец, конечно, тоже меня узнал. Мы оба сделали вид, что встретились в первый раз. Он невозмутимо выслушал мой очень короткий рассказ, внимательно меня осмотрел, выстукал, заглянул в горло, измерил давление. Потом, глядя в сторону, высказал мнение, что болезнь протекает нормально, осложнений нет, а они весьма нежелательны в связи с моим «старым возрастом» (как простодушно перевела медсестра), велел принимать те же лекарства, не выходить на улицу и добавил, что, по его мнению, дня через два все пройдет. Так оно и вышло.

Два дня спустя мы возобновили прерванную моим гриппом шанхайскую программу, а еще через четыре дня вылетели в Кантон. Этот, не менее знаменитый, чем Шанхай, город, встретил нас тропической жарой, цветением бананов и бамбука, благоуханием экзотических растений, сверканием солнечных зайчиков на поверхности теплой Жемчужной реки.

Возвращение из Кантона в Пекин было, соответственно, возвращением из палящей жары в леденящий зимний холод. Но в смысле переносном, нас окружала самая теплая, приветливая, гостеприимная атмосфера. Так было и на различных многолюдных собраниях, так было и дома у известных китайских художников. Конечно, и тут присутствовало некоторое китайское своеобразие. Мне вспоминается, например, дружеский визит на квартиру генерального секретаря Всекитайского Союза художников профессора Хуа Цзинью. Думаю, что генеральные секретари наших творческих союзов живут несколько комфортнее. В частности, когда перед обедом я высказал намерение помыть руки, меня отвели в довольно просторное помещение с различным сантехническим оборудованием. В обычный умывальник была налита из ведра вода, в которой я и помыл руки. Но к некоторому моему удивлению, эта вода осталась в раковине и в ней любезно был приглашен помыть руки Литвиненко, а после него в той же воде и остальные, менее почетные гости. Обед, впрочем, был очень вкусным, а пельмени, которые собственноручно приготовила жена генсека, просто великолепными.

Еще пару слов на гастрономическую тему. Начну с того, что по просьбе государственного издательства в Пекине мы с Литвиненко нарисовали большой красочный плакат, символизирующий советско-китайскую дружбу, использовав сюжет нашей «настенной росписи» в доме престарелых колхозников — мчащиеся плечом к плечу советский рабочий верхом на ракете и китайский — на крылатом коне. За этот плакат нам неожиданно отвалили довольно крупную сумму — 300 юаней. Зная порядки, я позвонил в наше посольство и спросил у старшего советника Сударикова, что делать с этими деньгами.

— Их полагается сдать в бухгалтерию посольства, — сказал Судариков, — но есть и другой выход. Скажите вашим друзьям художникам, что в благодарность за гостеприимство вы хотите дать им прощальный обед. Этих денег, думаю, вполне хватит.

Я спросил у Пу Вейчина:

— Пу-тунджи, я хочу устроить прощальный обед для всех друзей-художников, человек на двадцать — двадцать пять, сколько это может стоить?

Пу Вейчин стал советоваться с присутствовавшим при этом разговоре коллегой-переводчиком.

— Не меньше, чем пятьдесят — пятьдесят пять юаней.

— Пу-тунджи, вы меня не поняли. Не просто где-то перекусить, а настоящий и хороший обед с различными блюдами, вином… Как следует.

Переводчики опять долго советовались. Наконец Пу Вейчин сказал:

— Тогда — не меньше, чем семьдесят пять юаней.

Я передал этот разговор Сударикову.

— Да бросьте, — сказал он, — это все ерунда. Внесите все триста юаней в бухгалтерию посольства, и вам закажут обед в ресторане «Москва». Не первый раз.

Так, конечно, и сделали. И вместо веселого, уютного, праздничного застолья с загадочными и вкусными китайскими блюдами, состоялся скучный официальный обед за длиннейшим столом в лучших советских традициях — не выбирали, как на китайском застолье, из стоявших на круглом столе кушаний то, которое тебе нравится, а уныло глядели, как строгий официант ставил перед нами тарелку с очередным блюдом стандартного меню. Гости вяло переговаривались друг с другом, главным образом те, кто сидел рядом. Литвиненко не произносил ни слова «с видом испуганной индюшки». И мне пришлось взять на себя миссию внести хоть какое-нибудь оживление. И то и дело, огибая длиннющий стол, я подбегал поочередно к каждому из гостей, провозглашая различные шуточные персональные тосты. Но прощальный обед был дан, и триста юаней использованы в законном порядке.