Любимец зрителей - читать онлайн книгу. Автор: Буало-Нарсежак cтр.№ 17

Лифт доставил Шавана на третий этаж. На площадке всего две двери. На двери по левую руку, над электрическим звонком, скромная визитка: «Югет Платар». Милое имя. Свежее, как букетик полевых цветов. На двери по правую нагло заявлено: «Лейла Катани». Совсем как если бы Лейла являлась полновластной владелицей этой квартиры!

Ключ подошел к двери идеально. Шаван переступил порог. Он создавал не больше шума, чем в больнице, когда направлялся к кровати Люсьены. Он прислушался. Но ведь Люсьена не могла находиться одновременно и там и тут. Подумав, что гоняется за призраками, он пошарил по стене, нащупывая выключатель. Комната осветилась. Белые кожаные пуфы на арабском ковре, медные подносы, низкий стол — все это скорее напоминало интерьер кибитки бедуина, нежели прихожую парижской квартиры. От Люсьены до Лейлы явственно протянулась скрытая нить, начало которой в ее детстве, окутанном тайной. Но почему она избрала наперсником этого Луазлера — мужчину с неудобоваримым именем, — чтобы поведать ему свою историю? Разве он умел слушать лучше его, Шавана? Почему она никогда даже и не пыталась рассказать о своем прошлом мужу? Считала его слишком толстокожим или слишком безучастным?

Прислонясь к двери, Шаван рассматривал замысловатые арабески ковра, и в нем пробивалась еще не вполне созревшая правда. Люсьена решила, что они слишком разные люди, что им придется преодолеть на пути друг к другу слишком большие расстояния. Его голос никогда не мог к ней пробиться. Какая же дура! Она не поняла, что он тоже ждал призыва. Чувствовал, что плохо объясняет, блуждает вокруг да около. Он никак не мог найти точное слово, определяющее самую суть их несогласия. Но все это имело весьма смутное отношение к арабскому ковру, медным предметам внутреннего убранства, напольным подушкам.

Миновав прихожую, Шаван попал в гостиную. О том, чтобы открыть металлические ставни, не могло быть и речи. Вызывающий модернизм. Мебель из металлических трубок, все сверкает: никель, стекло: повсюду мягкие сиденья, как глина, принимающие форму тела, пожелавшего в них отдохнуть. На стенах несколько полотен, предлагающих взору многоцветные мозаики — головоломки. Ранний период Борелли! Теперь уже Шавану не требовалось удостоверяться в подписи. В одном углу бар — маленький, но с богатым выбором напитков. Шаван вызывающе налил виски, доказывая себе, что у него тоже есть здесь права, и со стаканом в руке перешел на кухню в поисках кубиков льда. Вместительный холодильник оказался буквально забит консервными банками: паштеты, икра, заливной цыпленок — продукты, купленные по баснословным ценам, на какие Люсьена никогда не отваживалась. Этот Доминик, по-видимому, жил на широкую ногу. Плита, посудомойка, инструкция к работе электроприборов, которые мололи, выжимали соки, снимали кожуру; несколько пластин для подогрева пищи с таймерами, и все это блестело чистотой, не уступая кухне «Мистраля».

Рассеянно попивая виски маленькими глоточками, Шаван медленно прохаживался по квартире. Он обошел комнату, голубоватая мозаичная отделка которой посылала ему его отражения, вернулся в гостиную, оттуда перешел в спальню. Там он испытал чуть ли не шок: кровать была круглой формы. Ему уже случалось видеть такую модель кровати в журналах — пассажиры нередко оставляли в ресторане газеты, журналы, и, прежде чем выбросить, случалось, он их листал. Круглые кровати и меховые покрывала всегда казались ему чем-то непристойным. И вот перед Шаваном кровать Лейлы — несомненно, причуда этого Луазлера, который все больше рисовался ему богатым, чувственным, развращенным типом. Он стискивал стакан пальцами, как бы сжимая руку в кулак. Спальня, очень просторная, обита бледно-серым штофом, в тон паласу. По обе стороны кровати — кресла из светлой кожи, низкие и глубокие. Перед окном — стул в стиле Людовика XV, но это не точно. Шаван не был силен в таких материях. Наконец, у четвертой стены стоял предмет мебели из темного дуба, чуть выше сервировочного стола. Вроде бы низкий шкаф. Шаван потянул за ручку. Дверца на ключе. Нарушая однообразие стен, на одной висела картина в жанре марины: безлюдный пляж, море за бороздкой прибрежной пены и необъятное пустое небо.

Шаван дошел до порога ванной комнаты. Розовая облицовочная плитка, розовая ванна, розовая раковина умывальника. Овальное зеркало над туалетным столом, который заставлен коробочками, тюбиками, флаконами. Два парика, водруженные на болванки, — брюнетки и блондинки. Ни единой детали, которая бы не вытесняла его отсюда во мрак невежества. Он чувствовал себя тут абсолютно чужеродным телом. Что не мешало ему упорно шарить глазами, удивляясь полному отсутствию следов Луазлера. Куда мог он прятать свои шлепанцы, пижаму, домашний халат?

А еще он обнаружил встроенный, а потому неприметный для глаз платяной шкаф, как оказалось, набитый пальто, мехами, обувью — повседневной и вечерней. Но никаких следов мужской одежды. Сняв с плечиков меховое манто, Шаван держал его на вытянутой руке под золоченым бра, освещающим эту часть спальни: сибирский каракуль, стоимость которого в несколько раз превышала его месячный заработок! Он вернул манто на плечики, пощупал ткани — шелк, сатин — и был вынужден присесть возле тумбочки у изголовья, рядом с телефоном и вазой, где угасали белые гвоздики.

Он уже перестал что-либо понимать. То, что Лейла предпочла ему другого, еще куда ни шло. Омерзительно, однако все же постижимо. Но вся эта роскошь его оскорбляла! А главное — то, что Люсьена чувствовала себя в ней привольно! И к тому же была способна, отказываясь от нее, снова превращаться в Золушку, которая в ожидании мужа читала «Унесенных ветром»! Тут было нечто невообразимое, и он не знал, за какой кончик ухватиться, чтобы распутать клубок.

Рядом с телефоном лежала записная книжечка в сафьяновом переплете. Он сразу приметил, что некоторые дни календаря отмечены крестиком. Подумав, он сопоставил даты. Сомнений нет. Дни, отмеченные крестиком, он проводил в поездке, и Люсьена принадлежала себе целиком и полностью. Она приезжала сюда скромно одетая. В лифте, прихожей она еще оставалась мадам Шаван. Но ей не терпелось скинуть одежду рабыни и стать героиней романа под псевдонимом, возможно называя себя мадам Луазлер в тех шикарных местах, где ей приходилось бывать. Она не изменяла ему. Хуже. Она просто стирала его с лица земли. Оставляла за порогом, как дворнягу с грязными лапами.

В вечер несчастного случая она уехала отсюда по таинственной причине, хотя в ее распоряжении был еще полный день свободы. Но тут кто-то поехал за нею следом и неотвязно толкал ее машину. Мысль об этом убийстве нравилась Шавану. В известном смысле чистая работа. Ну и вид же был у Луазлера, когда он обнаружил, что его зазноба испарилась. Теперь он может сколько угодно переворачивать все вверх дном, только бы ее отыскать. Пострадавшая лежит на больничной койке. Это Люсьена Шаван. Лейла больше не существовала. Она никогда и не существовала иначе как на картине, отныне недоступной взглядам любопытных. Что же касается визитной карточки… Шаван прошел по квартире и сорвал ее с двери. Затем порвал на мелкие кусочки и швырнул в мусорку. Твоя песенка спета, Лейла.

Спета для других, возможно! Но его память на мелкие кусочки не порвешь. Лейла продолжала жить в ней с гладко зачесанными назад волосами, с ее серьгами, блестевшими, как звезды, с ее глазами. На кого же они смотрели?