Тяжелый путь к сердцу через желудок - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Булатова, Мария Метлицкая, Маша Трауб cтр.№ 13

Не торопиться к Марьяне, измученной бессонницей? И считать к тому же это огромным везением и счастьем! Прятать от мужа чеки, скрывать истинную стоимость вещи и лишнюю тряпку.

Кстати, а что такое «лишняя тряпка»? Может ли быть такое словосочетание в принципе? Имеет ли оно право на существование?

Хотя, впрочем, все это осталось — мужчины по-прежнему не желают понимать, что кофточек у женщины может быть от одной до бесконечности, и сапог тоже: «У тебя же зимние есть, покупали два года назад». И сумочек не одна и не две, а… несколько, да еще и разных цветов. И купальников желательно тоже несколько, а не два, второй на смену сырому.

И шуб, кстати, тоже несколько! И это вовсе не из ряда вон — так тоже бывает. Ну, или должно, по крайней мере, быть.

Никогда в этом вопросе мужчины и женщины не поймут друг друга! Никогда! И не потому, что они плохие или жадные, — они просто другие.

Нам стало легче. Нет, не так — нам стало проще. Или — нет? Кому неизвестна такая проблема: «Я не могу выбрать, когда так много». Я привыкла, что есть одно и его надо брать. Потом ушить, укоротить, расставить, разносить, набить мокрой газетой, но брать надо!

Сначала мы очень терялись, да. Но потом постепенно привыкли!

Что мы, хуже других? Да и к хорошему, как известно, привыкают быстрее.

Только вот… Интересно, так у меня одной?

Радости такой нет, как в прежние времена. Счастья такого. Чтобы разложить, расставить, повесить. А потом отойти и любоваться. Сесть на стул и любоваться дальше!

И тревожно спать ночью, и вскочить рано и еще раз пощупать…

В возрасте, что ли, дело?

Или Марьяна права — когда все есть, такого счастья, увы, уже нет!

А как, кстати, она, бедная? Ведь когда все появилось, ее артистическая, творческая деятельность прекратилась.

Грустит, наверное?

Инеска доложила — видела Марьяну, торгует шубами на Тишинке.

Глаз не горит, понурая, хотя бизнес идет — она врать не будет.

Но! Куражу нет! Радости. Чувства собственной исключительности. Нужности.

Необходимости даже. Короче — удовольствия.

Потому что шуб этих вокруг — море. Так же, впрочем, как и всего остального.

В глазах рябит, а сердце… не «тепается».

Мы так же будем метаться по нынешним огромным торговым залам и лихорадочно хватать все подряд — хотя при теперешнем-то выборе!

А после, дома, будем так же страдать (потратили много, права не имели, потому что у ребенка репетиторы, стиралка старая и мотается с грохотом по ванной, мужу нужен новый аккумулятор, а папе путевка в санаторий), будем раскаиваться, чувствовать себя несчастными и… счастливыми одновременно. В который раз с надеждой просчитывать семейный бюджет — а вдруг ошиблась и все совпадет и сложится?

И снова не совпадает и не складывается, увы! И снова, в который раз, будешь чувствовать себя виноватой, удивляться своей отчаянной смелости, глупости и надежды на «авось».

Авось пронесет! Да пронесет, не сомневайтесь! И вывезет! И никто с голоду не помрет, не сомневайтесь! И босиком на улицу не пойдет! И аккумулятор, кстати, можно еще раз заправить, по-моему. Или я ошибаюсь?

Так что грешим дальше! И непременно — с удовольствием!

А шопинг — господи! Слово-то какое! И смех, и грех! Так вот, шопинг для женщины — гораздо больше, чем просто покупки.

И не важно, где он происходит. На рынке, с длинными и пестрыми рядами китайского ширпотреба, под дождем и снегом или в самую дикую жару, или в маленьком и уютном бутике со сладчайшими продавщицами модельной внешности, в кожаном кресле, под уютную музыку, с чашечкой ароматного кофе и крошечной швейцарской шоколадкой. Или в демократичных торговых моллах, где через полтора часа валишься с ног от усталости, пестроты и количества народу — совсем как раньше на демонстрации.

И все равно это ни с чем не сравнимое удовольствие, которое не зависит от толщины кошелька, социального статуса, возраста, разности вкусов и количества желаний.

Потому что мы родились женщинами и женщинами умрем.

Но не скоро, лет через сто! Не раньше — уверяю вас!

Моя первая свекровь, Регина Борисовна, была из актрис. Точнее — из бывших актрис. Еще точнее — из бывших актрис Театра оперетты. Тяжелый, густой и страшный замес кровей: польской, литовской и грузинской — давал о себе знать, играя затейливыми гранями. Безусловная красавица — тогда ей было лет пятьдесят, и мне она казалась красавицей бывшей, — к быту она относилась пренебрежительно. Женщины, варящие борщ, вызывали у нее презрение, брезгливость и жалость. В ней замечательно уживался грузинский темперамент, литовское спокойствие и польская расчетливость — в зависимости от ситуации.

Была Регина Борисовна высока, стройна, кареглаза и темноволоса. Естественно, мужчин в ее жизни имелось множество, и все они отличались внушительностью и значительностью — и внешне, и по положению. В общем, под стать ей самой. Все были небедны и оставляли после себя неплохую память. Свекровь с удовольствием демонстрировала знаки любви и внимания, преподнесенные ими в период их отношений.

Ее единственный сын Герман стал моим первым мужем. К сыну Регина Борисовна относилась с легким пренебрежением — уж точно не материнство она считала главным увлечением своей жизни.

Сын Герман тоже был красавец. И бездельник. И непризнанный гений — так считал он, но еще сильнее уверена в этом была я. И верила, свято верила в его счастливую звезду. Был он художником. Работать не любил, хотя, наверное, талант у него имелся. Зато любил пить, гулять и веселиться — словом, тусоваться.

Поженились мы странно и скоропалительно. Оба сильно удивились полному взаимопониманию и совпадению в интимной сфере — в молодости казалось, что это важнее всего. И верили, что на этом можно построить брак. Но что мы понимали тогда? Два двадцатилетних избалованных ребенка, которым никто не объяснил, что такое семейная жизнь. Да и стали бы мы кого-нибудь слушать тогда? Вряд ли. Влюбленные до обморока и измученные бессонными ночами, мы неумело начали строить свою семью. Вернее, это начала делать я одна. Гера в этом участия не принимал. Собственно, его жизнь фактически не изменилась. Он остался в собственной квартире, так же вставал в двенадцать дня, долго пил кофе, курил, вяло перебрехивался с мамашей и уходил в свою жизнь. Или снова ложился спать. Собственно, вариантов было два.

Я пыталась как-то прибраться, что-то приготовить и бежала в институт. Через некоторое время обнаружила, что беременна. Регина Борисовна уговаривала меня сделать аборт. Она не была злодейкой, нет, она в этом была абсолютно искренна.

— Господи! — заводила она очи к небу. — Какие дети! Вам самим еще надо жопы вытирать! С ума сошли! Один — бездельник, другая — студентка. Чистой воды безумие! — Она выпускала тонкую струю дыма, а я бежала в туалет. Блевать.