«Вид новороссийских степей был для меня в новинку, — писала она. — …Беспредельная равнина: вокруг ни деревца, ни жилища — только казачьи посты и почтовые станции. На выжженной солнцем земле кое-где виднеются прекрасные полевые цветы… Казачьи посты были просто землянками, соломенные крыши которых выступали из земли подобно сахарным головам. Вокруг торчали воткнутые в землю пики, ярко блестевшие на солнце… Я вышла из экипажа и вдруг услышала звуки бандуры, лившиеся словно из-под земли… Подойдя к одной из землянок, я услышала чьи-то радостные крики:
— Да здравствует Екатерина Великая! Да здравствует мать наша, которая нас кормит и прославляет! Да здравствует Екатерина!
Эти слова приковали меня к месту: поистине трогательно это выражение верноподданнических чувств в степи, в двух тысячах верстах от столицы.
Я спустилась в землянку, где шел веселый свадебный пир. Мне предложили вина, тотчас же стали готовить особого рода пирожки: их делали из ржаной муки и воды, тесто гладко раскатывали, в середину клали творог, завертывали края, затем кидали в кипящую воду и через десять минут они были готовы. Я проглотила их штук шесть и нашла превосходными…»
[473]
Придворной фрейлине простительно было не знать, что такое галушки. Зато, путешествуя на свой страх и риск по охваченным войной землям, она знала, что попала в расположение черноморских казаков и здесь ей ничто не угрожает.
Однако были среди казаков и те, кто, поселившись на новых землях, продолжал вести разбойный образ жизни и предпочитал грабить богатых переселенцев, вместо того чтобы создавать свое хозяйство. Венесуэльский путешественник Франсиско де Миранда, побывавший в Крыму накануне Второй русско-турецкой войны, записал в дневнике историю местного негоцианта «уроженца Женевы г-на Фабра с супругой». «Недавно с ними случилось крайне неприятное происшествие: находясь вместе с одним другом и матерью жены в загородной усадьбе на некотором расстоянии от Херсона, они внезапно подверглись нападению грабителей-казаков. Муж кинулся бежать и спрятался в амбаре, бросив на произвол судьбы супругу и остальных. Друг же, пытавшийся сопротивляться, был избит и ранен. Госпоже Фабр связали руки и ноги, и бог знает, что еще с ней сделали, равно как и с матерью…»
[474]
Грабителей ловили и наказывали. Но подобные происшествия не укрепляли доверия к казакам со стороны правительства. Критики деятельности светлейшего князя упрекали его в излишней пристрастности к казачеству. Только блестящие операции черноморцев в годы второй войны с Турцией доказали правоту Потемкина. Стоило потрудиться, чтоб превратить разнузданную вольницу в организованных «военных поселян», способных совместно с регулярной армией защищать границы России.
Праздник
10 июля в Москве была пышно отпразднована первая годовщина Кючук-Кайнарджийского мира. Годом ранее торжество решили отложить под благовидным предлогом болезни главного героя минувшей войны — фельдмаршала Румянцева
[475]. Однако реальной причиной была полыхавшая внутри страны пугачевщина. Теперь, к лету 1775 года, в пределах империи наступил мир, армию покидали многие офицеры. Уходивших и остающихся на службе необходимо было наградить и за услуги, оказанные Отечеству во время войны с Портой, и за борьбу с повстанцами. Так что торжества были двойные, хотя прямо об этом не говорилось. К ним и приурочили многочисленные пожалования
[476].
Описание пышного церемониала праздника занимает в Камер-фурьерском журнале 10 страниц
[477]. Зрелище было красочным и чрезвычайно внушительным. Торжества начались не 10-го, а еще 9-го числа, когда проходила всенощная в Успенском соборе Кремля
[478], обставленная со всевозможным блеском. На ней были употреблены для несения мира золотые и серебряные сосуды из Грановитой палаты
[479]. О них Екатерина писала Потемкину: «Батенька, я тринадцать лет назад приказала Коллегии экономии, чтоб все, что мироварению надлежит, сделать серебряное, а теперь вижу, что варят в серебре, понесут в церемонии всенародно мир в оловянных премерзких сосудах; пришло мне на ум на сей случай, пока поспеют серебряные, не можно ли дать взаймы из Мастерской или Оружейной кувшины серебряные, но с тем, чтоб опять поставлены были в Грановитую к праздникам мирнаго торжества, и буде мысль моя вам нравится, прикажи по ней исполнить, слышишь, душа»
[480].
Накануне торжеств Екатерина поставила Потемкина во главе Оружейной палаты. Московская исследовательница Н. Ю. Болотина опубликовала подборку материалов о работе этого учреждения. При Григории Александровиче началось «приведение в порядок и изучение церковной утвари, образов, уникальных вещей, старопечатных и рукописных книг, некоторые из которых Потемкин брал к себе для прочтения». Именно тогда происходит «зарождение музея Оружейная палата», резко возрастает число посетителей. По нескольку часов в день продолжались осмотры «государственных регалий и прочих богатых вещей знатными персонами, иностранными послами, иногда в сопровождении самого Потемкина»
[481].
Во время праздника большие пожалования были сделаны П. А. Румянцеву, В. М. Долгорукому, А. Г. Орлову, А. М. Голицыну, П. И. Панину
[482]. Список наград главного «виновника торжества» — фельдмаршала П. А. Румянцева — состоял из 11 пунктов: «…1) Похвальную грамоту с прописанием службы его в прошедшую войну и при заключении мира, с прибавлением к его названию прозвища Задунайскаго;… 2) алмазами украшенный повелительный жезл или булава, за храбрые предприятия; 3) шпага, алмазами украшенная; 4) за победы лавровый венец; 5) за заключение мира масленую ветвь; 6)…крест и звезду, алмазами украшенного ордена Св. ап. Андрея; 7)…медаль с его изображением; 8) для увеселения его 5000 душ — староство…; 9) для построения дома сто тысеч рублей; 10) для стола его сервиз серебряной; 11) для убранства дома картины»
[483].
Самого Григория Александровича императрица собиралась наградить своим портретом, усыпанным бриллиантами. Предстоящий приезд Румянцева в Москву на праздники вызвал множество хлопот. Екатерина подыскивала ему подходящий дом
[484], живо обсуждала с любимцем маршрут и время проезда фельдмаршала под триумфальной аркой в его честь
[485]. Видимо, первоначально предполагалось, что Румянцев совершит торжественный въезд ночью или поздним вечером при свете иллюминации, но герой отклонил подобную честь. Это был первый открытый жест недовольства со стороны фельдмаршала. Григорий Александрович вел себя все самостоятельнее, а став вице-президентом Военной коллегии, оказался начальником своего бывшего патрона. Когда решался вопрос о командовании войсками против Пугачева, он поддержал кандидатуру Панина, а не Румянцева. Такое нелегко было забыть.