«В России полк — это, в сущности, небольшое селение со всем необходимым, чтобы существовать самостоятельно, — писал в дневнике Миранда, — а когда прикажут, тотчас же выступать в поход. Нет такой работы по механической части или в доме, для исполнения которой тут не имелось бы собственных мастеров, отбираемых по мере прибытия новобранцев… Походные повозки, артиллерийский парк и прочее — все в наилучшем виде, равно как и лошади, составляющие полковое имущество. Каждая рота размещается в бараке, где у нас едва ли втиснулось бы 40 человек. Посредине находится плита с духовкой для выпечки хлеба, каковая одновременно служит печью, чтобы обогревать помещение. Нет стойки для хранения оружия и вообще ничего подобного. Тем не менее, приятно видеть, в какой опрятности содержатся ружья, снаряжение и обмундирование».
Условия службы на новых землях были тяжелыми как для рядовых, так и для офицеров. «Жалование… самое мизерное, а потому солдат редко ест что-либо, кроме хлеба с солью… и немного совсем сырой капусты, чуть приправленной уксусом. Несмотря на этот скудный рацион, люди выглядят здоровыми и крепкими. Когда солдат трудится на общественных работах, он получает дополнительно пять копеек. Как только наступает его очередь нести службу, он берется за оружие, а вместо него работает другой… Офицеры каждой роты живут вместе в разделенном перегородками бараке, расположенном напротив солдатской казармы. Все эти строения либо глинобитные, либо саманные, либо дерновые. Крыша у них соломенная, а каркас сделан из прочного дерева»
[1063].
Миранда указывал на худое состояние госпиталя, виденного им в Херсоне. «Он неплохо спланирован и построен, но из-за ощущаемого повсюду отвратительного запаха воздух внутри затхлый и показался мне даже зловонным. Чистотой и порядком госпиталь не отличался».
Тягостное впечатление госпитали произвели и на императора Иосифа II во время посещения Крыма в 1787 году. Там находилось много больных, страдавших желудочными расстройствами. Приспособиться к новому климату и непривычной воде уроженцам центральных губерний России было трудно. Недаром князь М. М. Щербатов, обличая Потемкина, писал: «Приобрели, или лучше сказать, похитили Крым, страну, по разности своего климата служащею гробницею россиянам»
[1064].
Следует помнить об общем низком уровне медицины того времени. Даже среди военного руководства не было изжито традиционное недоверие к врачам, поскольку многие из них действительно не обладали необходимыми навыками. П. А. Румянцев писал: «Служившие в армии медики должны признаться сами во многих недостатках сей части»
[1065]. Суворов призывал полковых командиров не отсылать больных в лазареты, «где один умирает, а десять товарищей хлебают его смертный дух». В большинстве случаев лечение происходило без лекарств. От цинги давали кислую капусту, табак и хрен. Против лихорадки использовали голодание и обильное питье. При отравлении в ход шли рвотные.
Пестрый национальный состав жителей диктовал князю создание национальных полков. 30 мая 1777 года Потемкин писал генерал-майору и астраханскому губернатору И. В. Якоби: «Полк Ново-сербский извольте набрать весь из сербов, для того той нации людей можете взять всех из других полков, где таковые есть. Я желаю, чтоб и прочие полки составлены были из народов по своему названию, что с молдавским, волоским и булгарским легко учиниться может»
[1066]. Комплектование таких полков уничтожало национальную рознь внутри боевой единицы, снимало языковой барьер и сплачивало солдат.
Впрочем, не обошлось и без курьезов. В 1788 году австрийский представитель при русской армии принц Ш. деЛинь доносил Иосифу II: «Мысль составить жидовский полк, под званием Израильского, не выходит у князя из головы. …Набран их целый эскадрон, который я почитаю неоцененным своим сокровищем, оттого что длинные бороды их, висящие до колен, которые от короткости стремян высоко поднимаются, и боязнь, которую они оказывают, сидя на лошади, представляет из них сущих обезьян; трусость живыми красками изображается на глазах их, а неловкость, с которою они держат в руках пики, всякого заставит подумать, что они дразнят казаков»
[1067].
Особенно странным современники находили пристрастие Потемкина к казакам и вообще к иррегулярной коннице. Безбородко ворчал, что «князь все видимое превращал в это название». По мысли Потемкина, истинное назначение иррегулярных войск состояло в том, чтобы, расположившись и обжившись на границе, составлять одновременно и военную силу, и постоянное, занятое ведением хозяйства население. С середины 70-х годов в докладах Григорий Александрович говорил о необходимости расположения иррегулярных войск для защиты Астраханской губернии, границы от Моздока до Азова, границы по Тереку. Для этого он предлагал увеличить там число казацких станиц. Казачество представляло собой готовое военно-земледельческое сословие и вполне оправдало возложенные на него надежды.
Реформы, начатые Потемкиным в армии, остались не завершены. Помешала не только война, но и кончина светлейшего. Ниже мы увидим, что по окончании конфликта с Турцией он планировал постепенный переход от рекрутской повинности к срочной службе. Однако в подробностях проработать эту идею не успел.
Друзья и недруги
В 1785–1786 годах оживились контакты между Петербургом и Веной, чему способствовало подписание весной 1785 года русско-австрийского торгового соглашения. Потемкин и Безбородко прилагали немало усилий, чтобы укрепить союз двух держав и усилить его антитурецкую направленность в ущерб выгодной для «цесарцев» антипрусской
[1068].
Постоянная совместная работа Григория Александровича со статс-секретарем и докладчиком Екатерины позволила Безбородко вникнуть во все подробности планов императрицы и светлейшего князя на Юге. Именно Потемкин выдвинул Александра Андреевича в члены Государственного Совета. «Безбородко завтра же посажу в Совет, который почти пуст»
[1069], — обещала Екатерина 17 апреля 1786 года. На следующий день, 18 апреля, Храповицкий записал в дневнике: «Графу Безбородко повелено присутствовать в Совете»
[1070].
Письма Александра Андреевича светлейшему князю за 1786 год полны упоминаний о совместной работе, «угодной ее величеству»
[1071]. Продвижение Безбородко в члены Совета было не только наградой за выполненный труд, но и накладывало на Александра Андреевича ряд обязанностей перед его покровителем. Необходимость часто покидать столицу заставляла Потемкина искать человека, который, будучи посвящен во все государственные дела, оставался бы в Петербурге, чтобы помогать императрице в качестве ближайшего сотрудника. «Почта Цареградская доставила ответ Порты, который, я подозреваю, диктован от французов, — писал Григорий Александрович Безбородко в июле. — Он состоит в непризнании даже и царя Ираклия подданным России; называют его неоднократно своим. Прошу вас сделать мне одолжение поспешить сюда приездом. Необходимо нужно мне ехать самому на границы. Боюсь крайне, чтоб не задрались преждевремя»
[1072]. Потемкин просил Безбородко поскорее вернуться из Москвы и приступить к выполнению своих обязанностей. Обстановка на Юге действительно складывалась весьма сложная.