Извилистые тропы - читать онлайн книгу. Автор: Дафна дю Морье cтр.№ 3

Всего несколько небрежных слов мимоходом о человеке, которого так хорошо знали государственные деятели того времени, дипломаты, придворные и все, кто вращался в высших кругах общества. Ни тени сожаления о том, кто умер в сорок три года, сломленный, потеряв здоровье и утратив волю к жизни после осуждения и казни своего друга и покровителя, которому он служил так преданно и верно, злосчастного Роберта Деверё, графа Эссекса. Возможно, краткость сообщения была вынужденной: не подобало выказывать сочувствие тем, кто был причастен к заговору Эссекса, раскрытому несколько месяцев тому назад. Не считая близких друзей и членов семьи, казненного графа жалел только простой люд, который считал его своим героем.

Что касается Фрэнсиса, причины его молчания имели более глубокие корни. Во время суда над обвиненным в государственной измене графом в Вестминстерском дворце Фрэнсис Бэкон выступил обвинителем по личному повелению ее величества королевы, не подчиниться которому он не смел. И если его слова, произнесенные без злого умысла и с величайшей искренностью — ведь он был убежден, что мятеж и в самом деле имел целью захват власти, — помогли отправить введенного в заблуждение графа на эшафот, то что ж, таков был его тягостный, печальный долг. Граф был его покровителем и другом, оказывал ему немало услуг, Фрэнсис платил ему тем же. Но преданность монарху была превыше дружбы и благодарности. Он усвоил это, еще сидя ребенком на коленях у отца. Сэр Николас Бэкон, лорд-хранитель большой государственной печати, почитал выше королевской власти только власть Бога. У Фрэнсиса были и свои собственные причины продемонстрировать преданность короне. Он знал, что, если проявит весь блеск своего ораторского искусства — а именно за этот талант он, не занимающий сколько-нибудь высокого поста юрист, и был выбран для участия в столь важном процессе, — то в Вестминстерском дворце никто не станет вспоминать, что его брат Энтони был близким другом и наперсником графа и вполне может быть привлечен к суду за причастность к заговору, несмотря на тяжелую болезнь. Возможно, участие Фрэнсиса в процессе и поможет отправить графа Эссекса на плаху, зато он спасет брата Энтони от виселицы.

Однако ее величество потребовала большего. Младший сын ее старого слуги, лорда-хранителя большой государственной печати, не только легко и красиво говорит, он еще и великолепно пишет. И потому она поручила ему написать «Прокламацию о злоумышлениях и предательствах, на которые покушался и которые были совершены Робертом, покойным графом Эссексом, и его сообщниками, против ее величества и ее владений».

Неблагодарная это была задача, тем более что, когда Фрэнсис ее выполнил, королева лично внимательно прочитала «Прокламацию» и вычеркнула все, что могло быть похоже на сочувствие и сострадание. Отредактированный документ был отправлен в печать 14 апреля, через полтора месяца после казни графа в Тауэре. А еще через месяц скончался брат Фрэнсиса, Энтони, сломленный и опустошенный.

Так что старания Фрэнсиса оказались в общем-то напрасными. Фрэнсис спас честь брата и его доброе имя, но, спасая их, ускорил его кончину. Без сомнения, Энтони предпочел бы умереть позорной смертью на виселице через несколько дней после казни своего любимого друга графа Эссекса, а не влачить жалкое существование эти несколько недель.

«До такой степени погряз в долгах, — писал Джон Чемберлен Дадли Карлтону, — что его брат, как мне кажется, ничего от его смерти не выиграл». Кредиторы Энтони не знали, где его найти. Не знали даже, где Энтони был похоронен. Зато могли одолевать его брата Фрэнсиса в его квартире в Грейз инне, а если надо, то и разыскать в Хартфордшире, в его поместье Горэмбери. Там жила, уединившись от мира, его мать, семидесятитрехлетняя леди Бэкон, раздавленная горем после событий последних месяцев, вернее даже, последних лет, начиная с той поры, как граф Эссекс впал в немилость после своего возвращения из Ирландии — куда он, командующий войсками королевы, был послан подавить восстание графа Тайрона и где потерпел позорное поражение, — и заканчивая его собственным восстанием и казнью. Как часто она предупреждала Энтони, что его преданность графу до добра не доведет, но все впустую; и вот теперь ее первенец умер, всеми покинутый, одинокий, может быть, никто даже не прочел над ним в последний час молитвы.

Ее разум начал мутиться, она бродила и бродила по комнатам и длинной галерее Горэмбери, разговаривала сама с собой, искала знакомые лица, звала старых слуг, которые преданно служили ей в былые дни, но кто-то из них уже умер, кто-то оставил их дом. Когда приехал ее младший сын Фрэнсис и стал разговаривать с ней об арендной плате фермеров, о договорах, записях и долгах, она не могла понять, почему он всем этим интересуется, не могла понять, что он теперь наследник своего брата и должен найти деньги, чтобы заплатить кредиторам Энтони. Каким кредиторам? Этой своре прихлебателей, которых она всегда терпеть не могла? Этому пажу-французу? Этому католику-совратителю Лоусону? Она и слышать о них не хочет. Это отребье и близко подпускать к дому нельзя. Она знала, чем все кончится. Теперь ее, старуху, выгонят из дому и она будет скитаться по земле, одна-одинешенька, без слуг, не нужная даже своему единственному оставшемуся в живых сыну.

Разубеждать ее было бесполезно. Фрэнсис не мог успокоить свою истерзанную горем мать. Но долги между тем нужно было уплатить, чтобы оградить Горэмбери от претензий кредиторов и распоряжаться им согласно завещанию. И Фрэнсис вернулся в Лондон, в Грейз инн, посоветоваться со своими близкими друзьями, которых его мать не любила так же сильно, как и друзей его брата. Один из кредиторов был вовсе не прихлебатель, а настоящий друг обоих братьев — Николас Тротт, у которого они много лет занимали деньги. Всего он одолжил им около 2600 фунтов, и хотя часть долга была ими выплачена, проценты все росли и росли, так что Фрэнсис был вынужден заложить свой собственный дом в Туикенем-Парке. Николас Тротт, так долго и терпеливо ждавший, имел право вступить во владение имуществом Бэкона, если долг не будет возвращен к ноябрю текущего, то есть 1601 года. Более того, он планировал жениться, что заставляло его еще более настойчиво добиваться возврата денег.

Какая горькая ирония и какой удар по самолюбию Фрэнсиса, что единственной его надеждой выплатить долг были 1200 фунтов, обещанные королевой за недавнюю услугу короне — выступление на процессе в Вестминстерском дворце плюс, разумеется, написание «Прокламации». Эта сумма должна была составиться из штрафов, наложенных на тех соратников покойного графа, кто купил себе прощение и не был казнен, распоряжалось же этими деньгами казначейство. Фрэнсису еще повезет, если он получит обещанную сумму не позже чем через год; кстати, и для утверждения его в правах наследства покойного Энтони потребуется такой же срок.

Во время долгих парламентских каникул, гуляя по аллеям Горэмбери, пока его мать сидела безвыходно дома со своими служанками, Фрэнсис получил возможность осмыслить положение, в котором он оказался, прожить заново двадцать два года, что прошли со смерти отца, и картина, которая перед ним нарисовалась, никак не радовала. Он не оправдал надежд, которые возлагал на него отец, лорд-хранитель большой государственной печати. Многообещающий восемнадцатилетний юноша, отправившийся во Францию в свите посла ее величества королевы и намеренный поразить своими талантами дипломатические круги обеих стран, добиться известности как на политическом, так и на литературном поприще, спустя несколько месяцев вернулся домой после смерти отца и узнал, что отец даже не упомянул его в своем завещании. Он оказался в полной зависимости от матери и от старшего брата, разве что ему удастся что-то заработать с помощью собственных талантов, а талантами его, видит Бог, судьба не обделила. Вопрос только в том, как и где их применить.