Гончая даже вспомнила, как однажды на какой-то новогодний утренник мать и ее нарядила в костюм снежинки. Глупо конечно, но, несмотря на бессмысленность представления и непрактичность идиотского костюма, ей тогда было весело, а сейчас… А сейчас хочется выть от боли, а еще закрыть глаза и вновь оказаться на том детском празднике. Но все праздники закончились вместе с рухнувшим миром. Давно и навсегда.
Гончая опустила глаза на Майку, которая, пристроившись на краю инструментального ящика рядом с Шерифом, держала в своих маленьких ручонках его широкую ладонь. Шериф потерял сознание, пока Гончая тащила его к ожидающей на путях дрезине, возможно, это произошло, как только она взвалила его себе на плечи, и с тех пор не приходил в себя.
Но благодаря препаратам доктора, Майкиному участию или еще чему-то, он был еще жив! Хотя с двумя осколками в животе (не считая прошедшего навылет третьего!) давно уже должен был умереть. Док поначалу даже не хотел его перевязывать и сделал это только после того, как Майка его об этом попросила. Ну, и выразительный взгляд Гончей тоже сыграл не последнюю роль.
Заткнув марлевыми тампонами раны и наложив бинты, доктор устроился в самом теплом месте кабины, возле двигателя, и оттуда с любопытством наблюдал за Шерифом. Прежде здесь сидел Стратег, который сейчас маячил за спиной одноглазого машиниста и периодически нервно поглядывал вперед сквозь лобовое стекло.
– Что вы там разглядываете, очередную засаду красных? – Гончая запоздало отметила, что вновь обратилась к Стратегу на «вы», но сейчас ей было все равно.
– Нет больше никаких засад, – ответил тот и обернулся к Палачу за подтверждением.
Так и не получив от того ответа, Стратег снова уставился в стекло, на котором после недавнего обстрела дрезины появились две пулевые пробоины. Хорошо, что только две. Еще пары попаданий стекло бы наверняка не выдержало и раскололось вдребезги. В открытой кабине было так же холодно, как и снаружи, а врывающийся внутрь встречный ветер превратил бы езду в настоящую пытку.
– Долго еще добираться? – спросил у одноглазого Стратег и, сообразив, что тот его не слышит, переадресовал свой вопрос Палачу.
Тот неопределенно пожал плечами.
– Час или два. В зависимости от того, насколько сильно завалены снегом пути. Прошлый раз разведчики почти шесть часов добирались. В одном месте таких сугробов намело, что им пришлось вручную лопатами путь расчищать. Вот и провозились.
– Когда это было?
– Недели три… девятнадцать дней назад, – поправился Палач.
– И больше туда никто не ездил?
– Контрольные проверки по графику раз в месяц. При осмотре ничего подозрительного не обнаружили, так что…
– Груз тоже осматривали? – не дослушав ответ, перебил Стратег.
Палач энергично кивнул.
– А как же! Левша лично осматривал. Он какой-то хитрый «сюрприз» установил, теперь никому другому замок не открыть.
Новых вопросов не последовало, а по хмурому лицу Стратега Гончая так и не поняла, доволен он последним ответом или нет.
Гуляющий по кабине морозный ветер проникал даже под его застегнутую до подбородка меховую куртку. Стратег зябко поежился, а может, он таким образом выразил Палачу свое неодобрение. В этот момент дрезину ощутимо тряхнуло на стыке железнодорожных рельсов, и отшатнувшийся в сторону Стратег больно ударился ногой об оказавшийся у него на пути вещмешок. Это был вещмешок брамина с каким-то научным прибором, Гончая забыла его название, единственное, что осталось от застреленного снайпером геофизика.
Стратег выругался и пнул вещмешок. За то, чтобы отыскать на поверхности и доставить этот прибор в метро, двое сталкеров заплатили своими жизнями, но Стратег уже давно об этом забыл. Ушибленная нога для него, несомненно, была важнее.
– Зачем мы везем с собой сейсмограф? – спросил он, потирая место ушиба. – Все равно никто, кроме брамина, не умеет им пользоваться.
Гончая кивнула:
– Ага. Надо было подсказать снайперу, чтобы застрелил кого-нибудь другого.
Стратег бросил на нее сердитый взгляд и продолжил растирать ушибленную ногу.
– Если бы знать, что ученый погибнет еще в пути, мы могли не тратить время на поиски бесполезного сейсмографа и выехать намного раньше.
– Даже пристрелить брамина заранее, а не везти с собой, – подсказала ему Гончая. – Вот только тогда снайпер с башни действительно мог хлопнуть кого-то другого. Например…
– Не каркай! – оборвал ее Стратег.
Гончая замолчала. Но не окрик Стратега заставил ее это сделать, а умоляющий взгляд Майки.
Какое-то время все ехали молча, а потом внезапно налетевший ветер и вовсе сделал невозможными дальнейшие разговоры. Сидящая рядом с Шерифом Майка стала все чаще поглядывать на небо, где как-то уж подозрительно быстро скопились густые низкие тучи. Вскоре они заполнили все небо, засосав в трясину облаков ослабевшее за долгую зиму солнце. Вокруг стало даже темнее, чем на рассвете, зато снег потерял свой кровавый оттенок, от которого Гончую выворачивало наизнанку. Ее комбинезон, который она натянула перед выходом на поверхность, покрылся инеем, но не побелел, а приобрел какой-то грязный, пепельный цвет.
По-видимому, они отъехали уже достаточно далеко от мертвого города. Руины уничтоженной ядерной войной цивилизации попадались на глаза все реже, а в основном вдоль железнодорожного полотна тянулся совершенно дикий пейзаж, состоящий из заснеженных невысоких холмов, напоминающих шрамы оврагов, топких болот с полыньями открытой воды, над которыми даже зимой клубился густой туман или ядовитые испарения, и замерзших речушек.
Вряд ли это было так, но Гончей показалось, что снега здесь больше, чем в покинутой Москве и пригороде. Все чаще дрезине приходилось преодолевать снежные заносы, но специально сооруженный для этой цели клиновидный отвал пока еще разбивал выросшие на путях сугробы, позволяя двигаться дальше. Всякий раз, когда это происходило, разлетающийся снег облеплял лобовое стекло кабины, и одноглазому машинисту приходилось высовываться наружу и счищать снег специальной щеткой на длинной деревянной ручке. Палачу, с его по-обезьяньи длинными руками, делать это было бы намного проще, но он неотрывно следил за окружающей обстановкой, не выпуская из рук своего пулемета.
Гончая тоже не забывала смотреть по сторонам, но с тех пор, как они выехали из Москвы, не заметила ни следов хищников, ни иных признаков каких-либо живых существ. Жизнь вдоль железной дороги будто вымерла. Возможно, причина была в глубоком снеге и ненастной погоде, но Гончей в это не верилось.
Пожиратель рухнувшего мира… питается самой жизнью.
Гончая вздрогнула, словно от удара. Да это и был удар, потому что по всему телу разлилась боль. Она не хотела вспоминать о преследующем Майку подземном монстре. Старалась не думать о нем. Но это оказалось невозможно. Где бы ни находилось сейчас чудовище, оно охотилось за Майкой. И Гончая знала, что его охота не прекратится, пока монстр не доберется до ее дочери.