Остров дальтоников - читать онлайн книгу. Автор: Оливер Сакс cтр.№ 38

Я был в полном восторге от вида папоротников всех размеров и форм – от кружевных треугольных листьев Davallia и колючих Pyrrosia, обвивавших стволы панданов, до блестящих шнурковых папоротников Vittaria, которые, казалось, свисали с каждого дерева. Во влажных изолированных участках мы видели пленчатый папоротник Trichomanes, который сильно взволновал меня даже не своими красотой и изяществом, а из-за того, что Саффорд, с нехарактерной для него ошибкой, писал, что на Гуаме нет пленчатых папоротников (на самом деле на острове их три вида, сказала мне Линн). Натолкнулись мы и на редкий Ophioglossum pendulum – огромный ленточный папоротник с очень сочными ветвящимися побегами, свисавшими с развилки дерева⁷⁷. Я никогда прежде не видел этот вид папоротников, и даже Линн была взволнованна. Мы сфотографировались рядом с ним, как фотографируются рыбаки с пойманным марлином или охотники рядом с убитым тигром. Однако мы соблюдали осторожность, чтобы не повредить растение, и были рады, что тропинка, которую мы проложили к нему, бесследно зарастет через несколько дней.

– Здесь есть еще один папоротник, – заметила Линн, – вам надо непременно его увидеть. Посмотрите на этого красавца – у него листья двух совершенно разных конфигураций. Расщепленные листья плодоносят, а копьевидные – стерильны. Название Humata heterophylla было ему дано в честь Уматака, где растение обнаружили в восемнадцатом веке во время первой ботанической экспедиции на Гуам. Его можно назвать национальным папоротником Гуама.

Днем мы с Джоном навестили еще нескольких пациентов. Мы поехали в деревню Йона и остановились у первого же дома, на крыльце которого сидел Хесус, пациент Джона. Тело его практически окаменело от бодига, и он теперь целыми днями сидел на крыльце. Джон сказал, что у этого больного «манн-ман», как называют чаморро состояние, когда больной устремляет взор в пространство. Но я заметил, что взгляд у Хесуса не пустой, он не просто смотрел в никуда, а пристально и, казалось, осмысленно рассматривал окружающее. Он внимательно смотрел на детей, игравших на улице, на изредка проезжавшие машины и телеги, на соседей, уходивших рано утром на работу и возвращавшихся поздним вечером. Хесус сидел на крыльце, не мигая и не двигаясь, от рассвета до полуночи, если не было сильного ветра или ливня, без устали наблюдая калейдоскоп жизни, словно восхищенный зритель, у которого уже нет сил принимать участие в этом празднике. ⁷⁸ Я сразу вспомнил о престарелом Ибсене, который после инсульта страдал частичным параличом и афазией. Он не мог больше ни писать, ни говорить, ни ходить, но всегда, когда позволяли силы, стоял в гостиной у окна, не отрываясь глядя на гавань, улицы и городскую жизнь. «Я вижу все», – сказал он как-то одному молодому коллеге; эта страсть видеть и подмечать все осталась у него и во время болезни, когда все прочее стало недоступным. То же можно было сказать о старом Хесусе, сидевшем на крыльце своего дома.

Когда мы с Джоном поздоровались с Хесусом, он ответил нам тихим, лишенным всяких интонаций, голосом. Мы заговорили с ним, и его ответы, несмотря на бесцветную речь, оказались подробными и точными. Он говорил об Агане, где родился в 1913 году, о том, каким тихим и спокойным было тогда это место («не то что сейчас – все переменилось после войны»), о том, как в восьмилетнем возрасте переехал с родителями в Уматак, о своей долгой жизни, посвященной рыболовству и возделыванию земли. Он рассказал о своей жене, которая была наполовину японка, наполовину чаморро. Жена его умерла от бодига пятнадцать лет назад. В ее семье многие страдали литико или бодигом, но, к счастью, этой болезнью не заболел никто из его детей и внуков.

Мы узнали, что Хесус может просидеть целый день, не проронив ни слова. Тем не менее говорил он хорошо, даже красноречиво, когда мы побуждали его к разговору, но очень скоро нам стало ясно, что он, прежде чем заговорить, ждет наших вопросов. Он с готовностью отвечал на них, но сам был не в состоянии начать беседу. Это касалось и движений – он мог часами сидеть неподвижно, до тех пор пока кто-нибудь не предлагал ему сдвинуться с места. Снова, помимо воли, я вспомнил пациентов с постэнцефалитическим синдромом, о том, как сильно они зависели от чужой инициативы, от людей, предлагавших им заговорить или что-то сделать. Вырвав из блокнота листок, я скатал из него шарик и бросил Хесусу. И, о чудо, этот человек, который, казалось, был вообще не способен двигаться, молниеносно вскинул руку и поймал шарик. Один из его маленьких внуков, игравший рядом, от удивления раскрыл рот, когда увидел это. Я продолжил игру и предложил Хесусу бросить шарик внуку, потом другому ребенку, потом третьему. Скоро вся семья играла в шарик, и страдающий акинезией Хесус уже не страдал ею, а живо бросал шарик. Дети не могли понять, как их «парализованный» дедушка смог самостоятельно двигаться, точно бросать и ловить шарик, целиться, финтить, хитрить и импровизировать.

Для внуков это было открытие, которое могло преобразить их отношения. Однако эта способность откликаться на начатые другими действия была хорошо известна старым друзьям Хесуса. Раз в неделю Хесус ходил в Центр престарелых – для этого его надо было поднять и отнести (как труп, сказал он) в машину, но, оказавшись в Центре, он садился за карточный стол и принимался умело играть в сложную игру рамми. Он не мог сам начать игру – это должен был сделать кто-то другой, но когда первая карта была брошена, он внезапно оживлялся, выбирал следующую карту и продолжал игру. Жители Уматака, Дедедо, Меризо и Санта-Риты, конечно, не обладают научными знаниями о паркинсонизме, зато они обладают обширными неформальными знаниями, так сказать, владеют народной неврологией, основанной на десятилетиях тесного общения с людьми, страдающими бодигом. Они прекрасно знают, как «растормозить» оцепеневшего больного, побудить его к речи или действию – для этого нужны человек, идущий вместе с больным, или ритмичная музыка. Им известно, что расчерченный пол или участок помогают паркинсонику организовать ходьбу, что больные, с трудом перемещающиеся по ровной поверхности, легко справляются с лестницами, препятствиями и пересеченной местностью. Они знают, как неподвижные и немые паркинсоники могут живо реагировать на музыку, петь и танцевать, хотя до этого момента казалось, что они не способны ни говорить, ни двигаться.

Но все-таки, что является причиной литико-бодиг? Что заставляет болезнь то появляться, то исчезать? В этом вопросе возник, по выражению Джона, концептуальный вакуум. Это случилось, когда в начале семидесятых саговниковая гипотеза была окончательно отвергнута. Болезнь не уходила, заболевали новые пациенты чаморро, их по возможности лечили – обычно симптоматически, но в научных исследованиях наступила пауза, по крайней мере на Гуаме.

Тем не менее именно в семидесятые годы было сделано открытие первостепенной важности. Два патологоанатома, Фрэнк Андерсон и Леунг Чен, произвели вскрытия двухсот чаморро, погибших в дорожно-транспортных происшествиях. (Агана до войны был маленьким тихим городком, по улицам которого ездили главным образом повозки, запряженные медлительными азиатскими буйволами, месившими жидкую грязь, которая заливала дороги во время дождей. Однако после войны население Аганы резко увеличилось, в основном за счет притока американских военных, с которыми связано появление новых дорог и множества машин. Это привело к росту дорожного травматизма среди чаморро, которые не привыкли к такому интенсивному и быстрому движению.) У всех этих людей, погибших на дорогах, не было в анамнезе никаких неврологических расстройств; однако у семидесяти процентов лиц, родившихся до 1940 года, в центральной нервной системе были обнаружены нейрофибриллярные узелки, обнаруженные Хирано в мозге пациентов, страдавших литико-бодигом. Таких узелков почти не оказалось у людей, родившихся в сороковые годы, и их вообще не было ни у одного человека, родившегося после 1952 года. Результаты исследований говорили о том, что в определенный период времени литико-бодиг был почти у всех чаморро, хотя лишь у очень немногих из них болезнь проявлялась явной неврологической симптоматикой. Более того, это давало возможность предположить, что риск заболевания в настоящее время ничтожно мал. Несмотря на то что новые случаи продолжают регистрироваться, эти пациенты, вероятно, заболели много лет назад и только теперь болезнь у них проявилась клинически. «То, что мы сегодня видим, Оливер, – сказал Джон, от избытка чувств ударив рукой по рулю, – это всего лишь отголоски того, что случилось очень давно»^79.