– Ах, вот почему меня освободили… – протянул Фалько. – Получили сведения и предпочли держать меня на воле… Твоя работа, да? Ты их навел на меня и ты же сделал так, чтоб отпустили.
– Вот еще. Что за бредни…
– Врешь ведь!
– Я сказал тебе, кто меня послал и зачем. На этом – точка.
Фалько наконец встал. Сжал кулаки. Накопившаяся ярость и горькое разочарование, память о ночи, которая могла стать в его жизни последней, и обида на то, как его использовали втемную, – все это требовало разрядки.
– Твоя работа, твоя, мразь поганая!
Паук не изменился в лице и даже не шевельнулся. Но откуда ни возьмись в правой руке у него вдруг появился складной нож. Паук не открывал его и не делал никаких угрожающих движений, просто взвешивал на ладони. И поглядывал на него с любопытством, словно недоумевая, как это он сюда попал.
– На меня не наезжай, – сказал он очень спокойно. – Вот вернешься в Саламанку – требуй отчета с кого хочешь. Я – это я, точно так же, как ты – это ты.
– Сволочи мы с тобой, вот и все, – Фалько впервые за все это время горько рассмеялся. – Делаем наше сволочное дело.
Пакито пожал плечами и спрятал нож в карман халата.
– Получил приказ – выполняй, а не сомневайся, – сказал он, рассматривая ногти. – Так что теперь это твое дело. Я свое сделал… И потом не понимаю, откуда такие терзания… Давно ль ты стал таким нежным? В первый раз, что ли? Что-то вроде этого мы проделывали и раньше.
– То-то что «вроде». Не такого масштаба.
Паук улыбнулся ему с некоторым цинизмом. Философски.
– Ты бы должен знать старую истину: «Что чесаться, что убивать – раз начав, никак не бросишь».
– Ладно, в задницу тебя… с поговорками твоими.
– Да я бы с удовольствием, но сегодня уж не успею, мой сладенький.
Фалько надел куртку и принялся рассовывать по карманам свои вещи. Прежде чем спрятать пистолет, по одному выщелкнул на покрывало все шесть патронов, потом вытащил пустую обойму, зарядил ее вновь, вставил на место, сдвинул флажок предохранителя.
– А-а, «браунинг-цареубийца»? – спросил Паук с профессиональным интересом.
– Да.
– Хорошая машинка.
Фалько застегнул молнию на куртке и огляделся. Все необходимое было у него с собой. Прочее можно было оставить в номере.
– Как будешь выбираться из Аликанте? – спросил он Паука.
Тот расплылся в улыбке, похожей на гримасу:
– У меня французский паспорт.
– Морем или сушей?
– В полдень в Оран отходит судно. Через три дня буду в Кадисе среди легионеров, мавров и смазливых итальяшек.
– А мне припасли что-нибудь или устраивайся как знаешь?
– На выбор – либо своими средствами добираться до наших, либо сегодня ночью сесть на германский корабль… Для правдоподобия он, высадив штурмовую группу, в назначенный час вернется забрать уцелевших. Чтоб комар носу не подточил. Сам знаешь, что за народ эти немцы – аккуратисты, каких свет не видывал. Однако, судя по всему, на обратном пути у них будет единственный пассажир.
– Так. Давай подробности.
Паук, оправляя халат, поднялся на ноги. Адмирала благодари, сказал он. По первоначальному плану генштаба Фалько ничего не должен был знать и разделил бы участь всего отряда. Однако шеф НИОС уперся и настоял на своем.
– Да и вообще, я здесь отчасти по твоей милости. Шеф не хочет, чтобы тебя хлопнули, как остальных… Можешь ничего не говорить. Я знаю – тебе нравится это сволочное занятие. Как и мне.
Фалько смотрел в окно. За террасой, за кронами пальм виднелись пришвартованные у причала корабли, волнолом и море.
– Там две молодые женщины, – сказал он, не оборачиваясь. – Фалангистки.
Паук испустил пронзительный женский смешок.
– О-о, ты стал сентиментальным… Раньше за тобой такое не замечалось. Взять хотя бы ту дамочку в вагоне…
– Так вот, – перебил его Фалько, – это все не так просто. Я не могу допустить, чтобы и их тоже…
– Ну, подсуетись, устрой так, чтоб они отстали от основной группы. Или возьми их с собой. Почем мне знать? Это дело твое.
– А старший группы? Я познакомился с ним перед самой заброской.
– Сдается мне, утра он уже не увидит, как и остальные. Как бы то ни было, утешайся мыслью, что не красные бы кокнули, так наши в Саламанке. Здесь, по крайней мере, погибнет как герой. И если уж его отрядили на такое дело, он, скорей всего, герой и есть. Видно, где-то там, в высоких кабинетах, не ко двору пришелся.
– Да… Мне тоже так кажется.
Пакито-Паук уже на пороге номера, взявшись за дверную ручку, вдруг остановился на миг:
– Да и ты тоже… Если бы не адмирал… Разница лишь в том, что ты пока нужен. А он, по всей видимости, уже нет.
Он вошел в книжную лавку, отряхиваясь, – низкие тучи, затянувшие небо, потемнели, пролились дождем. Ночью будет настоящий потоп, уныло подумал Фалько. Хозяин скользнул по нему нарочито безразличным взглядом и повернулся спиной, не поздоровавшись в ответ. Первое, что Фалько увидел в подсобке, был направленный на него ствол револьвера.
– Убери, – сказал он Хинесу Монтеро. – Это я.
Все трое – Хинес, Кари и Ева Ренхель – были в сборе. Вокруг громоздились груды книг и пахло старой бумагой. Заслышав его шаги, все поднялись. Хинес опустил револьвер.
– Тебя выпустили? – сказал он удивленно.
– Сумел их убедить.
– В чем?
– Это были коммунисты, – Фалько дотронулся до значка у себя на лацкане. – Как и я.
– А за что задержали?
– По ошибке. Спутали с кем-то. И я поначалу оказал сопротивление.
– Если бы не он, меня бы тоже сцапали, – вмешалась Ева.
Она смотрела на него задумчиво. И благодарно. Фалько вспомнил, как исчезал в темноте ее силуэт, пока он дрался с нападавшими. Он был рад, что Еве удалось удрать, потому что с нею в ЧК дело пошло бы иначе. И улыбнулся ей быстрой, успокаивающей улыбкой, и Ева улыбнулась в ответ. Он показал на сверток в газетной бумаге, который, войдя, положил на стул. Рядом на столе стояли термос и чашки с остатками кофе.
– Принес тебе кое-что из одежды. Правильно сделала, что не вернулась в отель. Теперь тебе туда хода нет.
– Спасибо, – ответила она.
– Ночью вела себя молодцом… Действовала отважно и быстро.
Она не ответила. Продолжала глядеть на него пристально, и лишь спустя несколько мгновений губы ее дрогнули в легкой улыбке. Хинес тем временем спрятал револьвер. Тот самый – маленький, никелированный, – что Фалько видел у него раньше.
– Ночка у нас выдалась жуткая, – сказал Хинес. – Мы же ничего о тебе не знали.