Фалько взглянул на него жестко:
– В самом деле полагаешь, что убийство сплачивает убийц?
– Но ведь есть такое…
– Послушай. – Фалько закурил. – Сделай милость, не тереби мне мозги. Хочешь быть настоящим бойцом – в час добрый. Воюй, спасай Хосе Антонио, а заодно, если сможешь, и всю Испанию от марксистских орд. Но меня оставь в покое.
Вновь вырулив к центру города, они оставили машину под пальмами на эспланаде. Ева и Кари ждали их на террасе итальянского кафе-мороженого рядом с отделением «Банко Испано-Американо». Покуда Фалько и Монтеро осматривали подступы к тюрьме, девушки отправились поглядеть на расположенные у вокзала Мурсии хранилища «Кампсы» – одну из целей, по которым следующей ночью должен был ударить «Дёйчланд».
– Полыхнут миллионы литров бензина, – вполголоса с удовольствием заметила Кари. – И красным будет чем заняться.
Они с Евой пили прохладительное. Мужчины заказали себе пива. Вечерело. Часть неба покрывали тучи, но временами еще показывалось солнце, и было не холодно.
– Ну, так каков же план действий? – спросила Ева.
Все посмотрели на Фалько. Тот, сдвинув кепку на нос, сделал глоток и взглянул на часы.
– Надо бы изучить место высадки.
– Можем и завтра, – сказал Хинес.
– Лучше сейчас. Пока еще достаточно светло.
– Девять километров, – заметила Кари. – Полчаса до берега и столько же обратно. И это если не задержат на блокпосту на шоссе. Там есть один возле аэропорта в Эль-Альтете, куда садятся самолеты «Эр-Франс».
– Можно объехать пост по грунтовой дороге, – сказал Хинес. – Завтра мы по ней же повезем штурмовую группу.
– Насчет транспорта подтвердили? – спросил Фалько.
– Да. Грузовик и две легковых. Хватит. За час до начала спрячем их в сосняке, закамуфлируем.
Фалько в задумчивости тянул свое пиво. Из-под козырька глаза его привычно искали признаки близкой опасности. Изучали прохожих на эспланаде, продавцов креветок, чистильщиков ботинок с анархистскими шейными платками и республиканским флагом, намалеванным на ящике – пролетарии тоже любят ходить в чистой обуви, – газетный киоск с висящими на бельевых прищепках «Диарио де Аликанте» и «Эль Лучадор». На фасаде кафе «Сентраль» красовались огромные портреты Ленина и Маркса, а витрины магазинчиков были заклеены крест-накрест полосками бумаги, чтобы во время бомбежек уберечь людей от осколков.
– Вчетвером там делать нечего, – сказал он. – Привлечем к себе совершенно ненужное внимание.
– Я пойду? – предложил Хинес.
– Лучше я, – сказала Ева. – Парочка в сосновой роще будет выглядеть естественней.
Сказано было бесстрастно. Нейтральным тоном. Фалько заметил, как переглянулись Хинес и Кари. Наверно, заподозрили что-то, подумал он. Для конспирации они с Евой днем сняли один номер в отеле «Сампер». Не исключено, что брат и сестра Монтеро, которые остановились у родственников, догадались о том, что произошло вчера ночью в Картахене, а может быть, Ева и сама поделилась с подругой, хотя трудно представить себе, что она склонна к таким доверительным признаниям. Фалько нутром чувствовал, что это не в ее стиле. Впрочем, не все ли равно. На этом этапе.
– Пойдем мы с Евой, – решил он.
– Вам надо будет вернуться к сроку, чтобы послушать радио, – напомнил Хинес, сильно понизив голос. – Возможно, там будет сообщение для нас.
Обсудили это и договорились встретиться в задней комнате книжной лавки на улице Анхеля Пестаньи, где и остановились брат и сестра Монтеро. Хозяин был их родственником, сочувствовал Движению – 19 июля у него расстреляли брата-монархиста, – и там, покрутив рычажок настройки, они после рассуждений генерала Кейпо де Льяно смогут узнать, нет ли у генштаба генералиссимуса Франко сообщения для друзей Феликса.
– Как приятно думать, – сказал Хинес, – что Хосе Антонио неподалеку от нас. Сидит в своей камере и не знает, что завтра товарищи освободят его.
Произнесено было с подъемом, с юношеским воодушевлением, с волнением, вызванным такой перспективой. При этом мужественно. Глаза Хинеса блестели, встречаясь с глазами Кари и Евы. И тон, и взгляд безмерно раздражали Фалько. Потому что для предстоящего требовался не энтузиазм, а хладнокровие. В подобных делах, повторил он про себя, эмоции опасны. Смертельно опасны.
– Предпочел бы, чтобы ты думал о том, что нас ждет. И о том, что надо будет сделать.
– Я все обдумал – от и до, с лица и с изнанки. В последние дни ничем другим и не занимался.
– Вот и продолжай. Наверняка ты предусмотрел не всё.
– А ты всё всегда предусматриваешь?
– Всё и всегда.
Фалько откинулся на спинку стула, внимательно разглядывая эспланаду и намеренно избегая взгляда, который молча устремила на него Ева. Его насторожил человек в берете и сером пальто, уже дважды прошедший мимо. Но вот, перелистывая на ходу газету, тот двинулся прочь, и Фалько немного успокоился.
– Какой-то древний римлянин, не помню, кто именно, сказал однажды, что на войне бессмысленно оправдываться словами «я об этом не подумал».
Хинес воспринял это как упрек.
– Мы подумали обо всем! – запротестовал он. – В подвале книжкой лавки спрятаны пистолеты, мой револьвер и ящик гранат «лафитт».
Фалько обернулся к нему и сказал очень веско:
– Не вздумайте выходить на улицу с оружием. Все дело завалите.
Юноша, оскорбленный в лучших чувствах, показал взглядом на карман куртки:
– Ты-то вон выходишь, – сказал он сквозь зубы. – Один ствол в машине, второй при себе.
На это Фалько ответил жестко:
– Что там при мне – это мое дело.
И, отвернувшись от него, встретился глазами с Евой. И заметил у нее на губах легчайшую, едва заметную улыбку.
– Сципион Африканский, – сказала она вдруг.
Сбитый с толку Фалько заморгал от неожиданности:
– Что?
– Turpe est in re militari dicere non putaram, – процитировала она. – Это слова Сципиона. «Позорно в делах военных говорить: «Я об этом не подумал».
Хинес злорадно расхохотался.
– Знай наших! – в восторге воскликнул он.
На широком берегу сосны росли почти у самой кромки воды, лениво накатывавшей на песок. С одной стороны виднелись высоты мыса Санта-Пола, с другой – угадывался в голубоватой дымке далекий Аликанте. Под облаками, которые близкий закат уже подсветил розовым, расстилалась до горизонта темно-синяя ширь Средиземного моря.
– Можем застрять, – сказал Фалько. – Дальше – пешком.
Увязая в рыхлом песке, они побрели под широкими кронами. Ева – на ней были широкая удобная юбка и блузка – разулась. Песок облепил ее ноги в дымчатых чулках.