– Как вы узнали про Сэмюеля? – прищурившись, спросил Руфус.
– На самом деле это не важно. Я собираюсь задать вам вопросы, потому что получил ваш writ for certiorari
[9].
– Что вы получили?
– Ваше ходатайство, – Майкл заговорил тише. – Я работаю в Верховном суде.
У Руфуса буквально отвисла челюсть.
– Тогда зачем, черт побери, вы сюда заявились?
Майкл нервно откашлялся.
– Я знаю, что обычно так не делается, но я прочитал ваше прошение и решил задать вам несколько вопросов. В нем приводится некоторое количество очень опасных обвинений в адрес людей, занимающих высокое положение. – Посмотрев в глаза Руфуса, в которых застыло изумление, Майкл неожиданно пожалел, что вообще сюда приехал. – Я изучил ваше дело, и кое-что вызвало у меня вопросы, поэтому я решил поговорить с вами лично. Если все окажется правдой, мы сможем дать ход вашему ходатайству.
– И почему ему еще не дали ход? Оно же пришло в суд, не так ли?
– Так, но в нем имеется ряд технических недочетов, из-за которых его могли не принять к рассмотрению. Я готов попытаться помочь вам их устранить. Но я хочу избежать скандала. Вы должны понимать, мистер Хармс, что суд каждый год получает горы обращений от заключенных, оказывающихся «пустышкой».
Руфус прищурился.
– Вы намекаете на то, что я вру? Вы так считаете? Почему бы вам не провести здесь двадцать пять лет за то, что вы не совершали, и тогда посмотрим, что вы скажете.
– Я не говорю, что вы врете. На самом деле я думаю, что тут все не так просто, поверьте мне, иначе не приехал бы. – Майкл окинул взглядом мрачную комнату. Он никогда не бывал в подобных местах и не сидел напротив человека вроде Руфуса Хармса. Неожиданно Фиске почувствовал себя первоклассником, который вышел из автобуса и обнаружил, что попал в среднюю школу. – Поверьте мне, – повторил он. – Мне просто нужно с вами поговорить.
– У вас есть какой-нибудь документ, показывающий, что вы – тот, за кого себя выдаете? В последние тридцать лет я не слишком доверяю людям.
Клеркам Верховного суда не выдавали беджики с именами. От службы охраны требовалось, чтобы они знали их в лицо. Однако суд выпускал официальный справочник с именами и фотографиями – один из способов для охраны запомнить лица клерков. Майкл достал его из кармана и показал Руфусу. Тот внимательно его изучил, взглянул на охранника и снова повернулся к Майклу.
– У вас в портфеле есть приемник?
– Приемник? – Майкл покачал головой.
Руфус заговорил еще тише:
– Тогда начните петь.
– Что? – удивленно спросил Майкл. – Я не могу… понимаете, у меня плоховато со слухом.
Руфус нетерпеливо тряхнул головой.
– У вас есть ручка?
Фиске, который ничего не понимал, кивнул.
– Достаньте ее и начинайте постукивать по столу. Они, наверное, все равно уже услышали все, что им было нужно, но мы оставим им несколько сюрпризов.
Когда Майкл собрался что-то сказать, Руфус его остановил.
– Никаких слов, просто стучите по столу ручкой и слушайте.
Майкл начал стучать ручкой по столу. Охранник бросил на него недовольный взгляд, но промолчал.
Руфус говорил так тихо, что Майклу пришлось напрягаться, чтобы его услышать.
– Вам вообще не следовало сюда приезжать. Вы не знаете, как сильно мне пришлось рискнуть, чтобы передать на волю тот листок. Если вы его прочитаете, то поймете почему. Если убьют старого черного заключенного, задушившего ребенка, никто не станет переживать. И не думайте, что будет иначе.
Майкл перестал постукивать ручкой.
– Но это же было давным-давно. Все меняется.
Руфус презрительно фыркнул.
– Вы так считаете? Тогда пойдите постучите по гробу Мартина Лютера Кинга или Медгара Эверса
[10] и скажите им это. Многое меняется, да, сэр; теперь, благодарение Господу, все у нас будет хорошо.
– Я не это имел в виду.
– Если б люди, о которых я рассказал в письме, были черными, а я – белым и не называл это место своим домом, вы бы приехали сюда, чтобы «проверить» мою историю?
Майкл опустил глаза, а когда снова посмотрел на Руфуса Хармса, в них появилась боль.
– Наверное, нет.
– Конечно, нет. Начинайте стучать и не останавливайтесь.
Фиске так и сделал.
– Вы можете мне не верить, но я хочу вам помочь. Если то, о чем вы написали в своем письме, действительно произошло, я намерен добиться торжества справедливости.
– И почему, черт подери, вам есть дело до такого, как я?
– Потому что мне есть дело до правды, – просто ответил Майкл. – Если вы говорите правду, тогда я сделаю все, что смогу, чтобы вытащить вас отсюда.
– Это легко сказать.
– Мистер Хармс, мне нравится использовать мои мозги и умения, чтобы помочь тем, кому в жизни повезло меньше, чем мне. Я считаю, что таков мой долг.
– Ну, ты молодец, сынок. Только не пытайся погладить меня по голове, я могу откусить тебе руку.
Майкл смущенно заморгал, но тут же сообразил, что имел в виду Хармс.
– Прошу прощения, я не хотел, чтобы мои слова прозвучали снисходительно. Послушайте, если вас несправедливо посадили сюда, тогда я хочу помочь вам выйти на свободу. И это всё.
Руфус целую минуту молчал, как будто пытался понять, насколько искренни слова молодого адвоката. Когда он наконец снова наклонился вперед, выражение его лица смягчилась, но он по-прежнему оставался настороже.
– Здесь небезопасно говорить о подобных вещах.
– А где еще мы можем поговорить?
– Я такого места не знаю. Людей вроде меня не отпускают на каникулы. Но все, что я сказал, – правда.
– Вы говорили про пись…
– Заткнись! – рявкнул Руфус и снова огляделся по сторонам, остановив на мгновение глаза на большом зеркале. – Разве его не было в конверте?
– Нет.
– Хорошо, вы знаете имя моего адвоката, вы его мне назвали.
Майкл кивнул.
– Сэмюель Райдер. Я пытался до него дозвониться, но он так со мной и не связался.
– Стучите громче. – Майкл послушно сделал, как ему велел Руфус, тот снова оглянулся и почти прошептал: – Я скажу ему, чтобы он с вами поговорил. Он сообщит вам все, что вы должны знать.
– Мистер Хармс, почему вы направили свое ходатайство в Верховный суд?