– Куда? – растерялась Кирья.
– Не знаю. Но тут оставаться будет нельзя. Иначе – беда всем!
Мазайка кашлянул.
– Дедка, ты уж постарайся, поймай тварь… Я не хочу, чтобы Кирья уходила.
Ведун махнул на них рукой:
– Ступайте, дети.
– Дед, так, может, помочь тебе до древа дойти…
– Ступайте, вам говорю!
Нарушители запрета побрели прочь. Кирья сунула приятелю кусок каменной чешуи, но тот оттолкнул ее руку:
– Оставь себе! У меня много.
Кирья вдруг остановилась и повернулась к отдыхающему на берегу ведуну.
– А как же с камнепадом-то?
– Каким? – не понял тот.
– Из твоей сказки. Который валун сорвал. Что с ним-то?
– Это уже не твоего ума дело.
– А если я попробую остановить камнепад?
Старик захихикал:
– Хе-хе… Девонька, то ни тебе, ни мне не по силам. Это уж пусть боги решают.
Кирья ничего не ответила. Но все в ней восстало против такого совета.
«Как же? Разве батюшка только о себе думал? Да никогда. Когда городню вода снесла, разве он клял богов или говорил: „Видяна ее поломала – пусть сама и чинит“? Нет, он сам всех собрал, и своими руками запруду заново ставил, и воду отводил. Урона было много, и то верно, что́ люди – против реки? Но он сделал все, что мог…»
– Если не остановлю, так хоть исправлю, что сумею, – сказала она наконец.
– Отец Хирва тебе в помощь, – бросил Вергиз, очевидно считая ее слова пустыми.
Кирья снова промолчала. Она ведь и сама не знала, что ей нужно сделать, да и на что она вообще способна.
Кирья и Мазайка вернулись в селение почти затемно, но там никто не спал. Возле общинного дома стоял гомон, мужчины толпились у его крыльца, громко споря и почему-то часто поминая месть. Дальше всех разносился громкий и сердитый голос Урхо.
– Что-то случилось? – озадаченно пробормотал Мазайка. – Ступай домой, Кирья, а я пойду разузнаю…
Подходя к избе, Кирья в сумерках столкнулась с Учаем, который бегом направлялся к спорящим.
– Что тут творится, братец?
– А, отстань! Не до тебя!
Учай убежал. Кирья проводила его взглядом, полным обиды. После смерти отца Учай стал как неродной. Даже на тризне… На глазах Кирьи снова выступили слезы, когда она вспомнила его грубость. Как он оттолкнул ее от смертного ложа отца, когда она в свою очередь хотела поднести ему последний дар – глиняную сойку.
– Убери прочь свою свистульку колдовскую, – прошипел он, оттесняя сестру к дверям. – Лучше поломай ее да в реку выкинь!
«Почему, что я ни сделаю, все во вред? – с горечью думала девочка. – Зачем я не пошла с Локшей? А теперь дед Вергиз велел мне уходить из селения, если он не поймает хищного духа. Что же он думает – я пойду и злой дух полетит за мной по пятам?!»
На Кирью вдруг пахнуло ветром откуда-то с неба – да таким леденящим, будто на нее дохнул сам Мана. Она посмотрела вверх да и застыла, стиснув в руках сойку. Прямо на коньке отцовской избы, черное на малиновом закатном небе, сидело летучее чудовище из Дома Хирвы. Вцепившись когтями в конек и раскинув крылья, оно смотрело на девочку, разевая зубастую пасть.
Кирья сразу его узнала, хотя в лесном святилище она видел только его ветхую шкуру и длинный пористый череп. В ее памяти тут же возник отзвук его гнусного крика. Но теперь она знала, что он ей не примерещился.
В первый миг она испугалась, но испуг почти сразу сменился вспышкой гнева. Кирья и припомнить не могла, чтобы прежде хоть раз в жизни так разозлилась.
– Пошел прочь от моего дома, злой дух! – пронзительно закричала она. – Лети в Дом Хирвы! Там твое место!
Летучая тварь поглядела на нее, переступила когтистыми лапами и еще шире раскрыла длинную пасть, словно издеваясь.
Кирья вспомнила сегодняшние слова Мазайки на болоте: ничего нет милее для нечистого духа, чем вечно мстить тому, кто лишил его плоти.
– Охотника, что тебя подстрелил, здесь уже нет! – крикнула она. – Ты опоздал! Он в Доме Дедов, мы проводили его туда. Попытайся догнать его – и он убьет тебя еще раз!
Крылатое чудовище и не думало улетать. Нет, оно не Толмая ищет, поняла Кирья. Не Толмая, а ее саму! Ярость снова охватила ее.
– Убирайся, нечисть!
Тварь распахнула крылья и издала хриплый, пронзительный крик. И как все ингри не высыпали на улицу?! Но, кроме Кирьи, никто не видел звериного злого духа, не слышал его голоса.
Вот кто-то рыдает – какая-то женщина? Кто она? Где-то плачет ребенок… А это что за голоса? Разве арьяльцы уже вернулись?
«Именем государя, стоять!»
Солнце вспыхивает над головой Кирьи, и она недовольно жмурится, готовясь заплакать. Кто-то снимает крышку с корзинки, в которой она лежит, заглядывает внутрь и довольно улыбается.
«Поставь корзину на берег и ложись рядом, скоморох, да вытяни руки перед собой! Иначе не доживешь до суда. Или доживешь, но не весь, ха-ха!»
«Ладно-ладно, вы меня поймали… Сдаюсь. Можно последнее желание?»
«Ты совсем обнаглел, ворюга? Может, тебе еще стол накрыть?»
«Да ничего такого, добрые господа! Даже вина не надо! Можно, я только сыграю вам на прощанье? Сам государь обожает мою игру на свирели! Вы небось не знаете, что она не просто ласкает уши, но порождает дивные видения и даже творит чудеса?»
«Ты что несешь, дикарь?»
«А разве не с помощью моей игры на свет появился этот прекрасный и необыкновенный ребенок?»
«Что?! Видали ли боги такую наглость? Ребята, продырявьте-ка его, только так, чтобы до столицы дожил, а потом скажем, что пытался сбежать…»
«Вы не верите, что моя игра творит чудеса?! А вот послушайте…»
Крышка корзинки снова закрывается, и словно со всех сторон раздается самый прекрасный напев, какой только слышала Кирья. Кажется, так поет само восходящее солнце, а ему отвечает, пробуждаясь, окутанная туманами земля…
Корзинку внезапно накрывает тень, налетает ветер, и чарующую музыку заглушает отвратительный крик.
«Святое Солнце, что это за чудовище? Это же див, нечисть!»
«Нет, это видение, он сам сказал!»
«Он сейчас нападет! Это зверь, стреляйте!»
Кто-то с хохотом подхватывает корзинку и, размахнувшись, швыряет ее вдаль. Мгновение полета – и корзинка плюхается в озеро. Но прежде чем она успевает набрать воды – удар, рывок, и корзина взмывает в небо.
Крики ужаса внизу удаляются, становятся все тише. И вот уже нет в целом мире больше ничего, кроме ветра…