Маша не стала возмущаться. Иван Васильевич Голубев, сильно осунувшийся, постаревший. Губы скорбно поджаты, руки на коленях подрагивают.
Не выдержал молчания, первым нарушил тишину:
– Я могу знать, как ведется расследование убийства моего сына? – И отчетливо всхлипнул.
– К сожалению, не я веду это дело, Иван Васильевич. Им занимаются коллеги из соседнего отдела. Убийство произошло на их земле.
– А у нас вся земля наша! – заорал вдруг Голубев странно тонким для его сложения голосом. – Вся земля наша! Мы на ней живем! И платим налоги, чтобы такие, как вы, просиживали задами дырки в креслах! Повторяю вопрос: как идет расследование?
Вызвать дежурного? Избавиться от сердитого дядьки, пока он окончательно не испоганил ей день? Или постараться обратить его гнев в свою пользу? Может, в гневе он что-нибудь скажет. Может, дернет за веревочку, где открывается дверка, за которой истина.
Яковлев по-прежнему молчит. Дело плавно движется к логическому финалу – к передаче в суд. И не одно дело, а сразу несколько. Убийство любовницы, убийство Владимира Голубева. Похищение младенца, которого до сих пор не нашли. Во всем этом его собираются обвинить. Слава богу, хоть Зайцев отозвал заявление о нападении на водителя – не захотел быть замешанным в скандале. Но и без Зайцева достаточно. Если дело на этой неделе передадут в суд, а его передадут, Яковлеву точно свободы не видать. Век не видать причем.
– Повторяю ответ, Иван Васильевич. Я не веду дело об убийстве вашего сына.
– Но какого черта тогда вы таскаетесь без конца к этому Яковлеву в следственный изолятор, а? Он же главный подозреваемый в убийстве Володи. Зачем тогда вы к нему ездите?
– Его дочь пропала месяц назад.
– Слышал! – отмахнулся Голубев.
– Я занимаюсь только этим делом, – соврала Маша.
Полковник давно уже не попросил – обязал ее влиться в следственную группу, которая вела дело об убийстве. И она как могла помогала его развалить. Сомневалась, задавала вопросы, опрашивала свидетелей, находила в их показаниях множество нестыковок. От нее отмахивались и просили не мешать слаженной работе коллектива.
А Яковлев молчал.
– Вы верите, что Ростислав убил Володьку? – тихо, почти шепотом спросил Голубев.
Даже глянул себе за спину, как будто их могли подслушивать. Как будто кто-то мог сюда войти после того, как он поставил стул вплотную к двери.
– Честно?
Маша подняла на него глаза. Привычная жалость кольнула в сердце и тут же ушла. Нет, нельзя ей распускаться. Это непрофессионально.
– Я не верю, Иван Васильевич, – так же тихо ответила Маша. – Не дурак же он, чтобы стоять с ножом над телом. Как он вообще там оказался?
– Инку искал. – Голубев принялся водить головой вверх-вниз. – Володька ему и не нужен был, они даже не знакомы были. Инку искал, чтобы о дочке спросить. А Инка смылась куда-то после той ночи. Я в рейсе был, ни сном ни духом. Жена ничего не говорила по телефону. У нас под запретом грузить меня в рейсе. И эта малолетняя шалашовка снова где-то скиталась.
– Это нормально?
– Да нет, конечно. Какая там норма? Просто она такая, дочка моя.
– Какая?
Голубев покусал губы.
– Непутевая. Творит, что захочет. И настырная! Если что в голову вобьет – бесполезно разубеждать. Сделает вид, что послушалась, а сама все равно по-своему повернет. Так что я тоже не верю. – Голубев снова глянул за спину, зашептал: – Я ведь был у него. Навещал в СИЗО. Не спрашивайте как, у меня свои связи. Сказали, что молчит, не колется. Думал: прижму мерзавца, заставлю сказать правду.
– Сказал?
Маша заскрипела зубами. Ей, чтобы посетить Яковлева, надо подписать три бумажки, а посторонним – дверь настежь, пожалуйста. А если бы убитый горем папаша пришил Яковлева на месте, что тогда? Списали бы на состояние аффекта?
– Ты, капитан, глазами-то не ворочай. Я через решетку с ним говорил. Задушить бы захотел – не вышло.
Маша кивнула.
– Что он вам сказал?
– Что не убивал Володьку. Инку он искал. С Володькой у него, правда, ссора какая-то вышла – то ли в этот день, то ли накануне. Вроде Яковлев Инку заочно оскорбил, а Володька вступился за сестру. Поругались. А на другой день Яковлев к нам на фирму заявился. Дальше вы знаете.
Она знала о телефонной ссоре Яковлева и Голубева. Сотрудники транспортной компании поделились, свидетели разговора. Билинг мобильных телефонов Яковлева и Голубева подтвердил, что разговор такой действительно был. Это, кстати, тоже сыграло против Яковлева.
– Но я не верю, что Ростислав убил. Зачем ему? Да и нож чудной, где он такой взял бы.
Нож в самом деле был интересный. Самодельный, с длинным широким лезвием, с наборной пластиковой ручкой. Представить себе, что Яковлев мастерит такое изделие где-нибудь в гараже, было непросто.
Но мастерил не мастерил, а с ножом в руках возле жертвы был пойман, от этого никуда не денешься. Так что молчит теперь Яковлев или начнет говорить – значения практически не имело. Других подозреваемых у следствия не было, а Маше никак не удавалось их найти. Она словно по кругу бегала, как тот ослик, перед носом которого постоянно маячит морковка.
– И удовлетворения, как ваш коллега вчера заявил, никакого после суда испытать не смогу. – Голубев всхлипнул и закрыл глаза кончиками пальцев. Мощные плечи вздрогнули и опали, как если бы ему дали под дых. – Ростислава посадят, а какая-то тварь будет торжествовать. И палки мне в колеса вставлять.
– Что вы имеете в виду? – не поняла Маша.
– А то вы не знаете! – Голубев посмотрел на нее так, как будто упрекал в чем-то.
– Нет, не знаю. А что я должна знать?
– А то, что ко мне за последние три дня уже дважды заявлялись с обыском сотрудники наркоконтроля. Перевернули все вверх дном. Скоро начну подсчитывать убытки. – Голубев похлопал себя по карману пиджака, где лежал бумажник. – Все машины, весь груз – все проверили! Давно такого дурдома не видел.
– А что говорят? Причина обыска?
– Говорят, поступил сигнал, мол, в одной из наших машин перевозятся крупные партии наркоты. Это же надо! Это кому такое в голову могло прийти!
А Маша возьми и скажи тихонько:
– Вашей дочери, Иван Васильевич.
– Что? – Странно тонким, высоким голосом заверещал Голубев и вытаращился на нее, как на беспокойную пациентку известного заведения. – Не будь вы капитаном полиции, уже психушку бы вызвал. Вы в своем уме – говорить о таком?
– Говорю, что знаю.
Маша не обиделась на психушку. Пришлось рассказать ему все, что слышала от Антона Вострикова. Этими же сведениями она на днях поделилась с одним коллегой из следственной группы. Тот, видно, слил информацию в наркоконтроль, вот за Голубева и взялись.