Произведение в алом - читать онлайн книгу. Автор: Густав Майринк cтр.№ 57

И все же странно - кажется, еще совсем недавно я шел по мосту, глядя на стоящие вдоль парапета древние скульптуры, и вот теперь этот каменный посредник, в течение столетий связывавший противоположные, такие не похожие друг на друга

берега в единое целое, пал и его овеянные славой обломки покоятся на дне Мольдау.

Мне стало грустно: никогда больше не пройду я по его выложенной булыжником мостовой - даже если это облаченное в каменную твердь связующее начало когда-нибудь восстановят, оно уже не будет тем прежним, старым добрым Карловым мостом, с которым связано столько таинственных легенд и преданий.

Трагическое известие настолько потрясло меня, что, работая над геммой, я вновь и вновь возвращался в мыслях к павшему исполину, и воспоминания давно прошедших лет оживали во мне с такой легкостью и естественностью, как будто никакого провала в моей памяти и не было: подолгу мальчишкой - да и в юности - простаивал я перед статуей святой Луитгарды, потом брел дальше и, задрав голову, восхищенно разглядывал высеченные из камня изваяния, величественно и неприступно застывшие над той бурной, темной и изменчивой стихией, в которую они теперь навечно канули.

Внутреннему взору явились, восстав из небытия, милые, дорогие сердцу лица, с которыми было связано столько трогательных детских впечатлений: отец, мать, веселая, бестолково галдящая гурьба школьных приятелей... Вот только дом, в котором мы жили, упорно отказывался выходить из тени забвения.

Однако я не торопил его, так как нисколько не сомневался, что в один прекрасный день, когда это станет для меня настоящим сюрпризом, воскреснет и он, и сердце мое полнилось тихой радостью в предвкушении счастливого мига.

О, как приятно было сознавать, что казавшиеся мертвыми почки после долгой и суровой зимы, царившей в моей душе, распускаются вновь!

Вот и книга Иббур - когда третьего дня я осторожно извлек ее из металлического саркофага, все было просто и обыденно и не сопровождалось никакими загадочными и внушающими ужас фантасмагориями, да и сам манускрипт, похоже, не таил в себе ничего экстраординарного и выглядел как любая другая

старинная, украшенная витиеватыми инициалами пергаментная рукопись.

Даже не верилось, что еще совсем недавно эта кажущаяся сейчас такой безобидной книжица исторгла из своего чрева целый сонм призрачных видений, прямо у меня на глазах разыгравших в высшей степени странную и мрачную дьяблерию, исполненную неведомой и зловещей символики. И уж совершенно непостижимым становилось то, каким, собственно, образом удалось мне тогда - в один вечер! - прочесть сей каббалистический трактат: ведь он был написан на древнееврейском языке, в котором я не смыслил ни уха ни рыла...

Интересно, когда же наконец явится за своей книгой таинственный незнакомец?

Радость жизни, тайком проникшая в мою душу во время работы, уже не скрывалась - наполнила меня чудесным ощущением весенней свежести и прогнала мрачные мысли, так и норовившие черной нетопыриной стаей облепить меня вновь.

Схватив фотографию Ангелины - нижний ее край со словами посвящения вот уже несколько дней как отсутствовал, безжалостно отсеченный моей ревнивой рукой, - я запечатлел на ней страстный поцелуй.

Все это было в высшей степени глупо, наивно и сентиментально, однако почему бы хоть немного не помечтать... о счастье, поймать неуловимый миг прекрасного, переливающегося всеми цветами радуги настоящего и насладиться его хрупкой, эфемерной прелестью, похожей на большой, готовый вот-вот лопнуть мыльный пузырь?

Неужто так уж невозможно исполниться тому, чем блазнило меня мое охваченное смутным томлением сердце? Или мне на роду написано всю свою жизнь прозябать в неизвестности и даже думать не сметь о том, чтобы в одну ночь стать знаменитым и сравняться с Ангелиной если не происхождением, то по крайней мере известностью? Хотя бы такой же, как у доктора Савиоли... А почему бы и нет, мое последнее творение, вдохновленное Мириам, - настоящий шедевр, и... и, если бы у меня все получалось так, как эта удивительная гемма, нет никаких сомнений

в том, что мне не было бы равных среди художников всех времен и народов.

Ну а если теперь допустить на миг, что муж Ангелины внезапно умер...

Меня бросало то в жар, то в холод: чуть-чуть везения - и самые смелые мои надежды, еще совсем недавно казавшиеся такими несбыточными, почти химерическими, обретали вполне реальный образ. Счастье было совсем близко, оно висело на тоненьком волоске, который мог ежесекундно лопнуть, и тогда... тогда заветный подарок судьбы упадет прямо мне в руки.

Разве со мной не случались в тысячу раз более невероятные чудеса - то, о чем простые смертные даже помыслить не могут в неведении своем?..

Взять хотя бы художественный талант, развившийся во мне в течение нескольких недель и в мгновение ока вознесший меня на недосягаемую для заурядных ремесленников высоту, - разве это не чудо?

И ведь я еще в самом начале пути!

Так неужели же я, в отличие от других людей, не имею права на счастье?

Или сокровенное духовное становление невозможно без отказа от желаний и иллюзорных надежд?

Стараясь заглушить внутренний голос, ответивший на мой вопрос твердым и недвусмысленным «да», я, отдавшись на волю страстей, грезил с открытыми глазами - лишь бы продлить хотя бы на часок блаженное забытье... ну хоть на минутку, такую же короткую и быстротечную, как человеческая жизнь!

Драгоценные камни на столе вдруг пошли в рост - они росли и росли, превращаясь в исполинские водопады, низвергавшие с небес мириады сверкающих струй, со всех сторон меня окружали зыбкие, прозрачные стены, сотканные из ажурной водной глади, так поразительно похожей на обманчиво блестящую мишуру. Пышные купы дерев из молочно-голубоватых опалов изливали мерцающие потоки нежнейшей лазури, инкрустированной искрящимися брызгами росы и, подобно крыльям гигантского тропического мотылька, простертой над необозримыми лугами,

знойный воздух которых был напоен сладким и пьянящим дыханием лета.

Изнывая от жажды, я освежил свои утомленные члены в ледяных, вскипающих белоснежной пеной водах одного из многочисленных ручьев, приглушенно бурлящих средь жемчужного перламутра гигантских каменных глыб.

Сладострастное благоухание цветущего жасмина, гиацинта, нарциссов и лавра легкой, восхитительно дурманящей волной стекало по вечно зеленеющим склонам, кружа голову и навевая соблазнительные мечты, от которых захватывало дух...

Невыносимо! Невыносимо! Последним усилием воли я заставил исчезнуть чудесный мираж... Слишком далеко грозил завести этот чарующий искус страсти... Опаленный ее неистовым жаром, я облизнул пересохшие губы...

Довольно с меня этих райских мук!

Распахнув окно настежь, я подставил разгоряченное лицо теплому ветру.

В воздухе носился терпкий и будоражащий аромат наступающей весны...

Мириам!