Я дрался на танке. Продолжение бестселлера "Я дрался на Т-34" - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 56

— Было ли проблемой подплавление подшипников двигателя на Т-34?

— Да, такое случалось, если плохо экипаж ухаживал за мотором и вовремя масло не доливал. Тут самое главное было внимательно следить, чтобы постоянно было масло, тогда можно быть спокойным.

— Как часто необходимо было чистить масляный фильтр?

— Многое от него зависело, поэтому когда мы останавливались и определенное время стояли, то всегда все фильтры чистили. Вот «Циклон» был хорошим фильтром, но я не обращал внимания на такие вещи, это дело механика-водителя.

— На каком расстоянии вы предпочитали открывать огонь по цели?

— В среднем самым оптимальным результатом было, когда мы подпускали немцев ближе и огонь открывали где-то за 400–500 метров, с такого расстояния мы смогли легко прошить всю технику противника. Процент попадания был высоким, 50–60 %. Кроме того, мы часто использовали тактику «вилки» недолет, перелет, потом попадание. Это основное правило стрельбы, оно активно использовалось в боевой обстановке.

— Сталкивались ли вы с примечательными случаями сбития вражеского самолета, захвата летчика?

— Нет, у нас такого не было, я не помню, но летчики, у нас в корпусе регулярно появлялись, садились к нам в прорыве и передавали приказы командования.

— Встречались ли вы со случаями применения немцами наших танков или пушек?

— Использовали, конечно. Особенно они любили наши Т-34, но потом все-таки отказались от них. Бросали, бежали, не могли эксплуатировать их так, как мы, ведь по-варварски на танках ездили наши ребята. А им надо, чтобы все было по-культурному.

— Каков ваш личный счет подбитых немецких танков?

— Мы не вели такой подсчет, но навскидку более 6 штук я точно подбил. И танковых асов у нас в бригаде никак не выделяли.

— Как поступали с немецкими пленными?

— Отправляли в тыл, я не помню случаев расстрела, а ведь столько пленных мы брали, особенно в 1944–1945 гг., и ничего с ними не делали. Даже наоборот, наши люди их кормили. Столько творили они в нашей стране, столько жестокости показали. А когда мы вошли в Германию, то не тронули ни одного человека. Ни наши солдаты, ни офицеры тем более. Знаете, у нас был случай, страшный, сейчас сегодняшнему поколению непонятный. За изнасилование немецкой женщины расстреляли нашего солдата, причем перед строем, прочитали решение трибунала и расстреляли. Был строжайший приказ Сталина, чтобы с населением обращаться так, как положено, поэтому у нас с населением ни одной стычки не было. Хотя мы их ненавидели сильно, прямо ужас. Пленных строем отправляли на восток, и представьте себе, такую ораву кормить надо. Естественно, нужно было, чтобы они что-то создавали, хотя бы для того, чтобы прокормить себя. Это был трудный период для нашей страны, столько народу было, который ничего не создает, а его надо кормить, поить и одевать.

— Ваше отношение к партии, Сталину?

— Самое наилучшее, самое наивысокое. Мы воевали «За Родину! За Сталина!». Патриотизм наш был к Родине, я до сих пор всем говорю, что шел в атаку «За Родину! За Сталина!». В этой связи я думаю, что следует несколько остановиться на роли Сталина в управлении государством и армией в первые дни войны. Версия, согласно которой И. В. Сталин, узнав о нападении фашистской Германии на Советский Союз, был так поражен, что впал в прострацию и, уединившись на даче, фактически самоустранился от руководства государством, является чистейшей клеветой. Это получило распространение только благодаря подлым стараниям Хрущева Н. С., этого авантюриста, который фактически пытался опозорить не только работу целого ряда правительственных учреждений, но и многих государственных деятелей. Факты же говорят совершенно о другом. Согласно учету посетителей Сталина, который велся дежурными в приемной вождя, следует, что с 21 по 28 июня 1941 г. Сталин принимал (иногда до утра) не только членов Политбюро ЦК ВКП(б), высших военачальников армии и флота, государственных и политических деятелей. Вместе с тем в те напряженные июньские дни и ночи И. В. Сталин принимал многих руководителей наркоматов, военных, ученых. Вообще о Сталине следует говорить только объективно и справедливо. Сталин — это эпоха. Эпоха борьбы и побед. Эпоха укрепления государства, улучшения жизни трудящихся. Сталин в 1929 году закрыл последнюю в России биржу труда, а сейчас биржа труда открывается. Спустя два года после войны Сталин отменил карточную систему, а сейчас уже была попытка ввести снова карточную систему, а ведь прошло после войны более 50 лет. Сталин заслужил к себе гораздо более уважительное отношение потомков, по крайней мере, он имеет гораздо больше права на понимание, чем на презрение. Не надо его отделять от того жестокого времени, в котором он жил. Сталина не надо защищать, за него говорят его дела.

Уинстон Черчилль, роль и деятельность которого известны в мировой международной политике, особенно в период Второй мировой войны, вспоминает в своих автобиографических произведениях: в конце войны заходит к нему помощник и передает пакет от Сталина. Вскрыли пакет, а там, кроме большой фотографии самого Иосифа Сталина, ничего не оказалось. Черчилль, который тоже обладал острым умом, сразу понял, что это неспроста, и попросил помощника срочно дать ему последнюю сводку. Через несколько минут помощник говорит: «Сэр, они перешли западные границы. Они уже в Европе!» Но как красиво было подано: мол, ты не хотел второго фронта? Так я уже здесь. Я у тебя на столе! Несколько позже Черчилль, говоря о Сталине, заявил: «я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира, и победоносному защитнику во время войны». И все это говорит человек, который чуть ли не всю жизнь боролся против социалистического государства, против идеи социализма, коммунизма. Можно соглашаться с характеристикой господина Черчилля или нет, но факт остается фактом — вычеркнуть Сталина из истории не удастся никому.

— Сколько национальностей было в вашей танковой роте?

— Пять. И знаете, никаких трений не было; настоящий интернационализм Красной Армии заключался в том, что мы даже и не спрашивали о том, кто какой национальности.

— Было ли вам что-то известно о гигантских потерях в Красной Армии в 1941–1942 гг.?

— В первые годы войны я ничего не знал, но вот в 1943 г. информация до нас уже стала доходить. Ведь потери были в основном не смертельные, а пленных была масса.

— Какие настроения у вас были в период обороны Москвы?

— Мы были уверены, что ничего не будет. Мы устоим. Знаете, когда я в Нижнем Тагиле получил танк и ехал с ним прямо через Москву, даже никаких намеков не было видно, что могло быть поражение в битве под Москвой.

— Какое отношение было в войсках к старшим офицерам?