– Так мы и не трогаем!
Тут Володька Петров из Смоленской области вступил:
– А вы кто такие?
– Мы полицаи!
– А карабины-то у вас русские. Ну-ка дай посмотреть!
Отобрал у всех затворы и выбросил в кусты. И напоследок, перед тем как уехали, еще пригрозил им:
– Погодите, мы еще приедем и будем у вас землю делить!
Что за люди? Мы их страну освободили, шестьсот тысяч при этом погибло, а им яблок жалко. Те, кто в Польше служил, всякое рассказывали… И по ночам стреляли, даже танк у нас украли.
– Как это случилось?
На одном перегоне они умудрились отцепить последнюю платформу с танком и угнали в лес. Когда хватились, командир бригады разбушевался, всех подняли на ноги, но никто не знает, где искать… Думали уже, что разгружаться будем. А оказывается, поляки этот танк в лес загнали и командуют экипажу:
– Выходите!
Ребята же внутри спали. Но слышат, что разговор-то не наш, поняли, что тут что-то не то. Те продолжают:
– Открывайте, вы все равно никуда не денетесь!
Тогда командир танка говорит:
– Надо что-то предпринимать!
Завели танк, прямо на платформе развернулись, раздавили ее и начали стрелять из пушки. Мы это как раз услыхали и кинулись туда, но поляки уже сбежали. Для порядку постреляли по лесу, но никого не нашли.
А на следующей станции одному механику-водителю отрезало ноги. Поезд тронулся, а он бежал к своей платформе, схватился за брезент, но тот потянулся, и его под колеса. Сапоги там, а он здесь… Подбежали к нему, кровь во все стороны свищет на два метра… Но потом говорили, что он выздоровел.
– Как вы считаете, благодаря чему остались живым?
Вы знаете, я и сам не понимаю, как живым остался. Ведь боялся, что убьют, но повезло. Однажды в Германии попали в аварию. Машина перевернулась, а нас в кузове человек пятнадцать было, и мы в канаве очутились, в воде, кузовом нас накрыло. И все целы, только шофер себе лоб разбил. Опять повезло… Только как черти грязные были. Вышли на дорогу, тут как раз ехал комбат пехотный, так он нас и не узнал.
Так что даже не знаю. Наверное, все-таки мать меня отмолила. Ведь когда я уходил в армию, мама дала мне на прощание такую маленькую круглую иконочку, и всю войну я ее проносил в кармане. Никому, конечно, не показывал, правда, и дела никому не было.
Зато когда я в феврале 51-го женился, вышла целая история. Отца уже не было, и мать с сестрами спрашивают:
– Ну что, в церковь поедете?
– Конечно, мы же православные люди!
Обвенчались, все прошло хорошо, и потом вдруг через некоторое время меня вызывает секретарь парторганизации. Я ведь тогда уже в партию вступил.
– Ты почему в церковь ездил?!
– А что такое?
– Так мы тебя из партии исключим!
– А вы разве такое право имеете?! Знаешь что, Иосиф Иванович, ты ко мне не привязывайся, и я тебе ничего не скажу! Я человек православный, почитаю родителей, и раз они сказали, я сделал.
Стали таскать меня, но в один момент я психанул:
– Я Родину защищал, и всегда все нормально было, а тут какие-то претензии. Ну и исключайте, раз я вам не нужен!
– Нет! Нет! Нет! Мы тебя просто проработаем, чтобы больше не ходил.
И оставили в покое. «Только молчи и никому ничего не говори!»
– А вы можете выделить самый случай, когда могли погибнуть?
Таких случаев было много, но однажды я был от смерти на сантиметр. Где-то в Германии только вылезли из танка, как из-за угла по нам начали стрелять из автоматов. Пуля чиркнула мне по левому уху, а я даже сразу и не понял, пока мне ребята не сказали, что у меня кровь.
– Как вам Т-34?
Хороший был танк. Мощный, безотказный, маневренный, мог развивать высокую скорость.
– Номер своего танка помните?
По-моему, у нас был 76-й номер. Не помню точно, мы на номера не обращали внимания.
– Люди каких национальностей вместе с вами служили?
Самые разные. И русские, и татары, и даже один еврей был. Правда, он где-то в батальоне пехоты служил. Арон. Молодой, кудрявый такой, но потом ребята рассказали, что он сбежал куда-то на тепленькую должность в штаб.
А один из офицеров оказался поляком, так он что учудил. Как-то взял с собой несколько солдат и уехал километров за сто. А в этой деревне был какой-то сборный пункт для угнанных на работу в Германию женщин. И видно, связался там с кем-то, потому что сам куда-то уходит, а солдаты от безделья маются. Когда терпение их лопнуло, сказали ему:
– Неделю уже тут, чего нам делать? Поехали обратно!
– Не ваше дело!
Через какое-то время они решили его связать и вернуться в часть. Обступили его, но он догадался, выхватил пистолет, а у них-то оружия нет, и одного в ногу – раз… «Везите его в госпиталь!» А сам куда-то исчез. Вроде бы в Польшу сбежал.
– За такие дела тогда строго карали. Вам, например, пришлось хоть раз присутствовать на показательных расстрелах?
Два раза видел. Еще в Алкино как-то раз нас всех выстроили и повели на сопку. Построили вокруг заранее выкопанной могилки. Подъехали машины, из одной вывели человека в черной одеже. Не из нашей школы. Подвели, поставили лицом к яме и зачитали приказ: «За измену Родине… За дезертирство. Приговаривается к расстрелу! Приказ привести в исполнение!» И капитан, что ли, сзади подошел и выстрелил ему в затылок… Тот сразу упал в яму, подбежали автоматчики и закопали его…
А второй раз видел такое в Германии, когда расстреляли двух солдат из пехотного батальона охраны. Оказывается, они вдвоем пошли в самоволку, а там напились и заночевали. На другой день за ними пошел командир взвода. Нашел их, но по пути обратно в лесу они его убили и закопали… А когда пришли, стали отказываться: «А мы и не видели его!» Но их раскололи, и они показали, где убитого закопали. Нас всех выстроили в песчаном карьере, и их обоих расстреляли… Но спрашивается, зачем было его убивать?..
– А вам самому приходилось сталкиваться с особистами?
Несколько раз приходилось. Еще по дороге на фронт к нам попросились двое пацанов: «Дяденьки, возьмите нас с собой! Мы хотим на фронт!» И мы, дураки такие, взяли их с собой. А на границе в Бресте, когда начали шуровать, их нашли и нас арестовали. Вместо гауптвахты посадили в холодный вагон: «Вот померзнете, так будете знать, как брать туда детей!» В вагоне половина пола есть, а половины нет, соответственно, ветер свободно гуляет, мы забились в угол, сидим, дрожим…
А как-то был такой случай. Как раз там, где немцы топились, разведчики привели пленных немцев. А мы в ту пору иногда охраняли штаб бригады, поэтому как раз на улице стояли. В какой-то момент люди зашевелились, забегали: оказывается, заместитель командира бригады по строевой из трофейного пистолета прострелил себе руку. И нас предупредили строго-настрого: «Ребята, только никому не говорите!» Понятное дело, ведь это же фактически самострел. Он потом все время в перчатке ходил.