Отдав распоряжение представителю Девятого управления КГБ, который сопровождал нас на переднем сиденье рядом с водителем, обеспечить их усдипспие, Косыгин вместе с Яхья Ханом и мной направился через заросли некошеной травы невысокого придорожного холма к начинавшимся в метрах 20 от дороги зарослям кустарника. Зайдя за первый ряд кустов и оглянувшись на остановившийся за нами кортеж, Яхья Хан повернулся спиной к дороге с видом отправления естественной нужды, пригласив нас последовать его примеру, и очень сжато изложил Косыгину своё дело.
Он сказал, что поднимаемый им сейчас вопрос является самым главным из тех, которые он хотел бы обсудить с советским руководством. Сообщив, что он делает это один на один, так как не доверяет своему окружению в делегации, Яхья Хан выразил от своего имени желание Пакистана закупать у Советского Союза оружие, чтобы несколько освободиться от полной зависимости от США в этом вопросе. Он сказал при этом, что прекрасно понимает невозможность получения быстрого конкретного ответа в столь щепетильном деле и что сейчас лишь выдвигает эту просьбу на рассмотрение правительства СССР. Выслушав Яхья Хана, Косыгин сообщил президенту, что затронутое им дело действительно является очень сложным и деликатным, но что он обещает поставить его на рассмотрение Политбюро, которое уполномочено решать подобные вопросы. Он добавил, что о результате президенту будет сообщено по соответствующему каналу. На этом импровизированный саммит в подмосковных кустах был завершён, и мы спустились вниз к ожидавшим нас машинам. Пропуская президента вперёд, Косыгин повернулся ко мне и тихо сказал, чтобы об этом разговоре в записях его беседу: Яхья Ханом я не упоминал и не сообщал о нём никому в МИДе.
После прибытия на аэродром президент Пакистана и Подгорный обошли заждавшийся их под начавшимся дождём почётный караул и выслушали национальные гимны своих стран. Затем Яхья Хан и его делегация попрощались с их советскими хозяевами и поднялись по трапу в самолёт, который через несколько минут направился на взлётную полосу. Когда пакистанцы, будучи ещё на поле аэродрома, стали направляться к своему самолёту, ко мне подошёл наш заместитель министра Фирюбин, курировавший страны Южной Азии, и спросил, что у нас была за остановка по дороге, и обсуждалось ли что-то достойное его внимания. Следуя указанию Косыгина, мне пришлось дать Николаю Павловичу уклончивый ответ…
Одновременно он сообщил мне, что во время переезда нашего кортежа через площадь Белорусского вокзала в шедшую за главным лимузином машину Косыгина врезался поливающий улицы грузовик. Как этот грузовик мог оказаться на площади при перекрытом движении, он не знал. Другие подробности этого происшествия ему тоже не были известны…
Через три месяца я вновь оказался в Нью-Йорке на очередной сессии Генеральной ассамблеи ООН. В один из первых дней после открытия сессии я проходил за документами по вестибюлю около входа на трибуну для глав государств и правительств, которым они пользуются непосредственно перед своим выступлением. В конце широкого коридора, ведущего к этому входу, я вдруг увидел шедшую в мою сторону группу людей, во главе которой шествовал сам Яхья Хан. Он и его сопровождение, которое почти полностью повторяло его делегацию во время визита в СССР, узнали меня и, приблизившись ко мне, стали издавать приветственные возгласы. Яхья Хан обнял меня, к удивлению всех присутствовавших при этом сотрудников Секретариата, и мы с ним коротко, но очень тепло побеседовали.
Несколько месяцев спустя в Восточном Пакистане началось серьёзное брожение населения под руководством Муджибура Рахмана за его отделение от западной части страны и провозглашение независимости. В результате последовавших за этим событий Яхья Хан был отстранён от власти, уступив её партии Али Бхутго, который затем потерял Восточный Пакистан, провозгласивший себя новым независимым государством под названием Бангладеш.
Ещё до завершения процесса отделения Бангладеша Али Бхутто приезжал в Москву и встречался с А.Н. Косыгиным, рассчитывая на то, что СССР может оказать воздействие на ход событий, чтобы предотвратить потерю Восточного Пакистана. Любопытно, что заключительная беседа между ними в тот раз происходила во время антракта в балетном спектакле, но, правда, уже самой труппы Большого театра, в той же самой ложе, где до него Яхья Хан смотрел столь неудачное выступление киргизских танцоров.
Некоторое время спустя я работал на заседании Совета Безопасности ООН, которое было в срочном порядке созвано по просьбе Пакистана для рассмотрения событий в тогда ещё Восточном Пакистане. В работе Совета по столь жизненно важному для его страны вопросу принимал участие сам премьер-министр Али Бхутто, специально прибывший для этого из Исламабада. Надо сказать, что он был прекрасным оратором и очень эмоциональным человеком. Выступая несколько раз перед членами Совета Безопасности, Бхутто до предела исчерпал возможности своего действительно большого ораторского искусства. Однако, видимо, осознав окончательную безысходность сложившейся пакистанской трагедии и полную бессмысленность своих дальнейших усилий, в заключение своей последней, заряженной взрывчатыми эмоциями речи, он не удержался и разразился самыми настоящими рыданиями перед переполненным залом присутствующих делегатов и средств массовой информации всего мира. Как известно, несколько лет спустя Али Бхутто был свергнут в ходе очередного военного переворота, приговорен к смертной казни и повешен.
Т. Дмитричев в первой загранкомандировке после окочания 3-го курса с египетской парой и другом Б. Борисовым (третий справа) вместе с коллегами В. Ермоленко и А. Колтыпиным, Каир, 1958 г.
Вид на парагвайскую столицу
Т. Дмитричев на набережной Гаваны вскоре после завершения войны на Плайя Хирон
Встреча с Юрием Гагариным в советском посольстве в Гаване, 25 июля 1961 г.
Эрнесто Че Гевара
Фото сына Т. Дмитричева Андрея, подписанное Че Геварой в Нью-Йорке 11 декабря 1965 г.: «С приветом Андрею от Че»