Сама Анастасия Павловна ушла через полтора года – осела прямо на грядках, в огороде. Только успела крикнуть соседке:
– Маша! Позвони моей Зое!
Александр шумно выдохнул и пошел к станции. Шел медленно: от глины ботинки отяжелели, словно пудовые. Надо бы вымыть. А где? По дороге попалась колонка.
На полпути оглянулся – деревня оставалась позади. Деревня, жизнь… Все позади.
Со Знаменкой он попрощался. Еще один пункт охвачен и вычеркнут. Но еще кое-что осталось.
Гастроль продолжалась.
До дома еле доехал – в электричке так крепко уснул, буквально провалился, что не слышал ничего – ни монотонного голоса, объявляющего станции, ни разговоры соседей, ни пьяную бабу, «желающую скандала», как она заявляла. Ни плача грудничка у него за спиной. Конечно, устал. Такие перегоны уже не для его возраста.
Наверняка подскочит давление.
От вокзала взял такси – черт с ними, с деньгами! Доехали быстро – время-то позднее.
А дома захотелось есть. Да как захотелось! В шкафу нашлась банка шпрот и кусок подсохшего батона – вот и была ему радость. Да еще и со сладким чаем.
Утром разбудил звонок сына – как дела, что успел, что осталось?
Отчитался. Кое-что утаил – зачем ему знать?
Илья волновался, переживал, тревожился по любому поводу и все ругал себя за то, что не приехал за ним – не помог собраться, разобраться, решить все проблемы.
Он успокаивал его – я же вполне в разуме и на ногах! Все будет нормально, Илюша!
Подумал – а хорошо, что сын не приехал. При нем он бы не смог осуществить свою «прощальную гастроль» – постеснялся бы.
Утром поехал на «Сокол», в роддом, где родился их сын. Подумал – а ведь никого у меня больше нет, кому бы я смог это все рассказать! Нет такого близкого человека, который бы понял. Мишки нет, Зои нет. А все остальные… Так, приятели. Им не расскажешь – они не поймут.
Роддом стоял в узком переулке, в Поселке художников. Старое здание было, конечно, подновлено и выглядело вполне респектабельно. Но он помнил его другим – слегка обшарпанным, но почему-то уютным. Зоя махала ему из окна, что-то пытаясь сказать, но слышно не было. Слишком много собралось желающих – несколько женщин высовывались из окон и что-то кричали своим мужчинам.
Зоя, поняв, что он ничего не слышит, засмеялась, махнула рукой и пальцем написала по воздуху. Он понял, что надо ждать письма.
Письмо принесла нянечка, и он с волнением, тут же, на клеенчатой потертой банкетке, взялся читать.
Это письмо он сохранил на всю жизнь. Показал восемнадцатилетнему сыну – аккурат в день его рождения.
Сын смутился – за столом сидели его друзья и девушки.
Зоя чуть качнула головой с укоризной – дескать, дело тонкое, семейное! «А ты… Зачем, Шура?»
Но он прочел. Зоя писала, что мальчик славный и очень красивый. Тельце длинное и стройное. Попка слегка красноватая – о чем она беспокоится.
Молодежь засмеялась.
Лишь одна девушка чуть нахмурила брови и резко сказала:
– А у вас, думаете, не было красной задницы?
Девушку звали Пенкой. Она и стала их любимой невесткой.
Он постоял возле входа, поднял голову, оглядел окна, посчитал – да, вон то, на втором этаже! Именно оттуда он впервые после родов увидел свою жену. Именно оттуда она ему помахала.
Сейчас никто не стоял под окнами и никто не высовывался в окно – понятно, мобильные телефоны. Да и говорят, что сейчас родню пропускают – считается, так лучше для мамочек и малышей. А в те времена – что вы, ни-ни! Об этом даже подумать не смели. Всех пугали какими-то инфекциями, стафилококками и стрептококками.
Александр дошел до метро и поехал в Парк культуры. Почему-то ему захотелось глянуть на парк, где они так любили гулять по воскресеньям или субботам все вместе, втроем.
Распорядок был привычный и почти не меняющийся – прогулка по набережной, конечно, колесо обозрения. Какая-нибудь карусель для Ильи, обязательно – комната смеха, или кривых зеркал, они ее обожали, особенно Зоя. Остановившись перед кривым зеркалом, уродующим ее, прибавляющим килограммов тридцать или убавляющим не меньше, она заливалась от хохота.
Однажды, отсмеявшись, спросила:
– А ты бы меня продолжал любить, если бы я стала такой, как в этом зеркале?
Он покачал головой:
– Ну и фантазии у вас, матушка! Нормальному человеку и в голову бы не пришло.
Жена смотрела на него внимательно и серьезно и потребовала:
– Нет, ты ответь!
– Эх, мать, – ответил он. – Да разумеется! Только ту, что побольше! А не ту, тощую, прямо как смерть без косы. Боишься поправиться? А ты не бойся! Ты ж знаешь – я все сочное люблю: мясо, грушу, арбуз. Поправляйся, Зоинька! Ешь на здоровье!
Сын смотрел на них с удивлением – ничего не поняв из их диалога.
– Успокоилась? – ехидно осведомился Александр. – Ну тогда вперед! В шашлычную, подзаправиться!
Эта шашлычная, маленькая и довольно задрипанная, была их любимым местом. Все они были мясоедами – лучшей и любимой едой для них было мясо.
Заказывали обычно четыре шампура шашлыка – один сыну, три им на двоих с Зоей – и бутылку белого сухого вина. Да, еще, разумеется, хлеб.
А уж после шашлычной полагался десерт – на улице, присев на лавочку, если позволяла погода, ели мороженое.
Зоя закрывала блаженно глаза и откидывала голову. Улыбалась.
– Что с тобой? – однажды спросил он. – Все нормально?
Не открывая глаз, она чуть кивнула:
– А ты как думаешь? Просто ловлю минуты счастья! Понимаю, что такого однажды, возможно, уже не будет.
Александр испугался:
– Как так – не будет? Ты что, мать, рехнулась? У нас впереди с тобой целая долгая жизнь!
Жена открыла глаза и внимательно посмотрела на него.
– Жизнь – да, бывает долгой. А вот счастье – оно на минуту! Раз – и нет, – рассмеялась она. – Ты что, никогда этого не замечал?
Потом, когда уехал Илья и заболела Зоя, Александр вспомнил ее слова – «на минуту». Да, на минуту. И никак по-другому.
Если пересчитать все эти минуты, вряд ли получится больше, чем день. День за всю «целую и долгую» жизнь. Не пробовали? Такого истинного, настоящего, острого счастья… Если сложить все минуты… Ей-богу, не больше! День на всю жизнь. Ну пусть даже два.
А тогда и вправду было счастье. Молодость, здоровье, надежды. Легкая бесшабашность. Все тогда давалось легко. Или – ему это кажется сейчас, в старости?
Молодая жена, маленький сын. Молодой он, Александр. Еще такой молодой.
Сколько ж воды утекло!