Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова - читать онлайн книгу. Автор: Борис Носик cтр.№ 73

Cтраница 73

Как можно понять из этого сбереженного академиком для потомства бесценного текста, существовал и такой уровень мышления в русской эмиграции. Однако несмотря на то что случались политические стычки и представлены были в русском рассеянье все виды политговоренья, не за этим зачастили русские интеллигенты в скромный зал «Мюзе сосьяль» на улице Лас-Каз. Здешними праздниками были вечера Цветаевой и Бальмонта, Бунина и Ходасевича. Здесь прошло памятное для всех, кто следил за литературой, первое парижское выступление молодого берлинца Владимира Сирина-Набокова. Его уже знали по публикациям, по странной его, непривычной прозе и по резким, надменным нападкам на поэзию здешних молодых монпарнасцев. У него было в Париже совсем мало друзей, но много поклонников и немало врагов, среди них такие влиятельные, как Георгий Адамович, Георгий Иванов и вся «парижская нота» Адамовича.

В тот вечер зал «Социального музея» был набит до отказа. Молодой, худенький эмигрантский гений в черном, взятом у друга напрокат фраке вынул из портфеля стопку листков и начал читать…

Об этом вечере вспоминала через полвека Нина Берберова:

«В задних рядах “младшее поколение” (т. е. поколение самого Набокова), не будучи лично с ним знакомо, но, конечно, зная каждую строку его книг, слушало холодно и угрюмо…»

Один из тогдашних молодых, завидующих и угрюмых (Василий Яновский) вспоминал в старости:

«В переполненном зале преобладали такого же порядка ревнивые, завистливые и мстительные, как я, слушатели. Старики – Бунин и прочие – не могли простить Сирину его блеска и “легкого” успеха. Молодежь полагала, что он слишком “много” пишет.

Для меня вид худощавого юноши с впалой (казалось) грудью и тяжелым носом боксера, вдохновенно картавящего и убежденно рассказывающего чужим, враждебным ему людям о самом сокровенном, для меня в этом вечере было нечто праздничное, победоносно героическое. Я охотно начал склоняться в его сторону.

Бледный молодой спортсмен в черной паре, старающийся переубедить слепую чернь и, по-видимому, даже успевающий в этом! Один против всех и побеждает. Здесь было что-то подкупающее, я от души желал ему успеха…»

Не правда ли, это была странная эмиграция, где почти все читали романы. И почти все что-то писали… Такого не случалось ни в одной диаспоре.

На вечере у Набокова произошло и немногими замеченное событие, отзвуки которого различат поклонники этого писателя чуть не во всех его произведениях, написанных в последующие полвека. К писателю подошла после выступления вдовая госпожа Кокошкина и пригласила молодого писателя на чай, сообщив, что ее молодая дочь Ирина без ума от его стихов и прозы. Против такой похвалы устоит сердце редкого сочинителя. Набоков пришел в гости, влюбился в миловидную свою поклонницу Ирину и, уже имея к тому времени «идеальную жену» Веру и малолетнего сына, попал в мучительную ситуацию, столь полезную, впрочем, для творчества. Вернувшись в Берлин, Набоков отложил главный роман, написал рассказ «Весна в Фиальте», а потом, уже в Ментоне, драму «Событие», но изжить эту семейную драму не смог до конца дней, что оказалось плодотворным для новой русской литературы. Хвала «Социальному музею» на улице Лас-Каз!

Когда спускаешься от площади Италии по широкой нарядной авеню Гоблен (а мне часто доводится тут проходить по дороге в русскую библиотеку) и минуешь старинную мануфактуру гобеленов, давшую свое название (по-французски, скорее, все-таки Гоблен, Gobelin) и этой авеню, и бывшей улице Бьевр, и всему кварталу, трудно бывает представить себе, что в ту пору, когда красильщик тканей из Шампани Жан Гоблен открыл здесь свою красильню, между холмом Бют-о-Кай и горой Святой Женевьевы лежала зеленая, сочная долина, по которой петляла речка Бьевр, впадавшая в Сену. Впрочем, воды с тех пор утекло немало – как-никак прошло пять с половиной веков. Жан Гоблен устроил тут свою красильню в 1440 году, еще полтора столетия спустя король Генрих IV, радевший о развитии ковро-ткачества в столице, пригласил в эту мастерскую двух фламандских ковроделов – Марка де Комана и Франсуа де ла Планша. Позднее хлопотун Кольбер перевел сюда же самые разнообразные мастерские, в том числе ателье ювелиров и краснодеревцев, ну а в конце концов эдиктом 1667 года вся мануфактура была переименована в королевскую мастерскую «Мебель короны». Художественное руководство ею осуществляли в разное время такие знаменитые живописцы, как Ле Брен, Пьер Миньяр, Койпель, Буше. В сравнительно недавнее время на мастерскую работал Шагал. Что же до знаменитых здешних изделий-гобеленов, то они прославили имя красильщика из Шампани на весь мир.

Нынешнее здание мануфактуры недавнее, его построили в 1914-м. Фасад его, выходящий на авеню Гоблен, украшен барельефами Поля Ландовского и кариатидами знаменитого Энжальбера. В комплексе зданий сохранились, впрочем, и гораздо более старые, более аскетические постройки.

В часовне ныне развешаны старые гобелены и выставлены образцы златокузнечества, коллекции рисунков и эскизов, а в первом ателье стоят старинные вертикальные ткацкие станки – как прежде, ковроделы садятся за них лицом к свету, ставя рядом картон с эскизом гобелена, а готовую работу свою видя только с изнанки, однако ковродел изучает при этом каждый новый сантиметр изготовленного гобелена в специальных зеркалах, которые медными ручками приторочены к станку – старинная, кропотливая метода: за год работы ковродел может в среднем осилить один квадратный метр нового гобелена. Производят ныне здесь и реставрацию старых гобеленов.

Перед самой войной сюда же были переведены известные мастерские Бове, в которых принята иная, собственная техника изготовления гобеленов – на горизонтальных рейках, которыми ткач управляет при помощи педалей, имея картон с эскизом постоянно перед глазами.

Есть еще чисто французская техника «стежка Савонри», когда используются нарезанные ножницами полоски бархата.

Нетрудно догадаться, что в условиях индустриализации, свободного рынка, нынешних бюджетных трудностей, сокращения дотаций и экономии все эти малорентабельные предприятия (среди них и здешний Французский институт реставрации произведений искусства) испытывают финансовые трудности, но при поддержке защитников национального культурного наследия все же ведут борьбу за выживание. А ведь некогда они славились во всем мире, и мировые знаменитости мечтали взглянуть хоть одним глазком на прославленный труд здешних чародеев… Так, 12 мая 1717 года в семь часов утра (вряд ли многие парижане встают нынче так рано) в королевскую мануфактуру в сопровождении герцога д’Антэна пожаловал русский царь Петр Первый – обошел все мастерские, стоял, наблюдая за работой ковроделов, с пристрастием обо всем выспросил и ушел в полдень, однако прежде, чем покинуть Париж, приходил сюда снова (добросовестный был «слуга народа»), а три года спустя открыл у себя в Петербурге ковровую мануфактуру, руководство которой поручил ковроделу из здешней, парижской мастерской Жан-Батисту Бурдену.