– А почему бы и нет? – раздались голоса.
– Да они изжарят вас, потравят, как кислотой, вы сами себя не узнаете! Вас раздавят, сотрут в порошок, каждый обратится в мужа – и только, в существо, которое работает и приносит домой деньги, чтоб они могли тут сидеть и пожирать свой мерзкий шоколад. Неужели вы надеетесь их обуздать?
– Конечно, черт побери!
Издалека долетел голос – высокий, пронзительный женский голос:
– Поглядите на того, посередке, – правда, красавчик?
– А марсиане, в общем-то, ничего. Право слово, мужчины как мужчины, – томно протянул другой голос.
– Эй вы! Ау! Марсиане! Э-эй!
Эттил с воплем кинулся бежать…
Он сидел в парке, его трясло. Он перебирал в памяти все, что видел. Поднимал глаза к темному ночному небу – как далеко он от дома, как одинок и заброшен! Даже и сейчас, сидя в тишине под деревьями, он издали видел: марсианские воины ходят по улицам с земными женщинами, скрываются в маленьких храмах развлечений – там, в призрачном полумраке, они следят за белыми видениями, скользящими по серым экранам, и прислушиваются к странным и страшным звукам, а рядом сидят маленькие женщины в кудряшках и жуют вязкие комки резины, а под ногами валяются еще комки, уже окаменевшие, и на них навеки остались отпечатки острых женских зубов. Пещера ветров – кинематограф.
– Привет!
Он в ужасе вскинул голову.
Рядом на скамью опустилась женщина, она лениво жевала резинку.
– Не убегай, – сказала она. – Я не кусаюсь.
– Ох! – вырвалось у Эттила.
– Сходим в кино? – предложила женщина.
– Нет.
– Да ну, пойдем, – сказала она. – Все пошли.
– Нет, – повторил Эттил. – Разве вам тут, на Земле, больше нечего делать?
– А чего тебе еще? – Она подозрительно его оглядела, голубые глаза округлились. – Что же мне, по-твоему, сидеть дома носом в книжку? Ха-ха! Выдумает тоже!
Эттил изумленно смотрел на нее, спросил не сразу:
– А все-таки чем вы еще занимаетесь?
– Катаемся в автомобилях. У тебя автомобиль есть? Непременно заведи себе новый большой «подлер-шесть» с откидным верхом. Шикарная машина! Уж будь уверен, у кого есть «подлер-шесть», тот любую девчонку подцепит! – И она подмигнула Эттилу. – У тебя-то денег куча, раз ты с Марса, это уж точно. Была бы охота, можешь завести себе «подлер-шесть» – и кати куда вздумается, это уж точно.
– Куда, в кино?
– А чем плохо?
– Нет, нет, ничего…
– Да вы что, мистер? Рассуждаете прямо как коммунист! – сказала женщина. – Нет, сэр, такие разговорчики никто терпеть не станет, черт возьми! Наше общество очень даже мило устроено. Мы люди покладистые, позволили марсианам нас завоевать, даже пальцем не шевельнули, верно?
– Вот этого я никак не пойму. Почему вы нас так приняли?
– По доброте душевной, мистер, вот почему! Так и запомни: по доброте душевной!
И она пошла искать себе другого кавалера.
Эттил собрался с духом – надо написать жене; разложил бумагу на коленях и старательно вывел: «Дорогая Тилла!» Но тут его снова прервали. Чуть не под носом застучали в бубен, пришлось поднять голову – перед ним стояла тщедушная старушонка с детски круглым, но увядшим и сморщенным личиком.
– Брат мой! – закричала она, глядя на Эттила горящими глазами. – Обрел ли ты спасение?
Эттил вскочил, уронил перо.
– Что? Опасность?
– Ужасная опасность! – завопила старуха, затрясла бубном и возвела очи горе. – Ты нуждаешься в спасении, брат мой, ты на краю гибели!
– Кажется, вы правы, – дрожа, согласился Эттил.
– Мы уже многих нынче спасли. Я сама принесла спасение троим марсианам. Мило, не правда ли? – Она широко улыбнулась.
– Пожалуй, что так.
Она впилась в Эттила пронзительным взглядом. Наклонилась к нему и таинственно зашептала:
– Брат мой, был ли ты окрещен?
– Не знаю, – ответил он тоже шепотом.
– Не знаешь?! – крикнула она и высоко вскинула бубен.
– Это вроде расстрела, да? – спросил Эттил.
– Брат мой, ты погряз во зле и грехе, – сказала старушонка. – Не тебя осуждаю, ты вырос во мраке невежества. Я уж вижу, ваши марсианские школы ужасны, вас совсем не учат истине. Вас развращают ложью. Брат, если хочешь быть счастливым, дай совершить над тобой обряд крещения.
– И тогда я буду счастлив даже здесь, в этом мире? – спросил Эттил.
– Не требуй сразу многого, – возразила она. – Здесь довольствуйся малым, ибо есть другой, лучший мир и там всех нас ждет награда.
– Тот мир я знаю, – сказал Эттил.
– Там покой, – продолжала она.
– Да.
– И тишина.
– Да.
– Там реки текут молоком и медом.
– Да, пожалуй, – согласился Эттил.
– И все смеются и ликуют.
– Я это как сейчас вижу, – сказал Эттил.
– Тот мир лучше нашего.
– Куда лучше, – подтвердил он. – Да, Марс – великая планета.
Старушонка так и вскинулась, чуть не ударила его бубном по лицу.
– Вы что, мистер, насмехаетесь надо мной?
– Да нет же! – Эттил смутился и растерялся. – Я думал, вы это про…
– Уж конечно, не про ваш мерзкий Марс! Вот таким, как вы, и суждено вечно кипеть в котле, вы покроетесь язвами, вам уготованы адские муки…
– Да, признаться, Земля – место малоприятное. Вы очень верно ее описываете.
– Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер! – разъярилась старушонка.
– Нет, нет, прошу прощения. Это я по невежеству.
– Ладно, – сказала она. – Ты язычник, а язычники все невоспитанные. На, держи бумажку. Приходи завтра вечером по этому адресу – и будешь окрещен и обретешь счастье. Мы громко распеваем, без устали шагаем, и, если хочешь слышать всю нашу медь, все трубы, и флейты, и кларнеты, ты к нам придешь. Придешь?
– Постараюсь, – неуверенно сказал Эттил.
И она зашагала прочь, колотя на ходу в бубен и распевая во все горло: «Счастье мое вечно со мной!»
Ошеломленный Эттил снова взялся за письмо.
Дорогая Тилла!
Подумай только, по своей naiveté
[20] я воображал, будто земляне встретят нас бомбами и пушками. Ничего подобного! Я жестоко ошибался. Тут нет никакого Рика, Мика, Джика, Беннона, никаких таких молодцов, которые в одиночку спасают всю планету. Вовсе нет.