Неугасимая энергия, которую Гурвек вкладывал в жизнедеятельность своей библиотеки, побудила его увеличить ее фонды. Он расценивал это как важную победу, словно книги составляли редеющую армию, и любой акт, мешавший их неизбежному исчезновению с полок, являл собой маленький триумф. Мэрия Крозона пошла даже на то, чтобы учредить должность помощника библиотекаря, и Гурвек дал объявление: «Требуется…» Он любил заказывать по списку новые книги, расставлять их по полкам согласно своей системе и заниматься прочими необходимыми делами, но мысль о принятии решения, касающегося живого существа, приводила его в ужас. Тем не менее он мечтал видеть рядом с собой человека, который стал бы его литературным наперсником, с кем можно было бы часами обсуждать употребление многоточий в прозе Селина или мотивы самоубийства в творчестве Томаса Бернхарда
[4]. Правда, этому мешала одна черта его характера: он прекрасно знал, что не способен отказать кому бы то ни было. И потому принял самое простое решение: он возьмет в помощники первого, кто придет наниматься. Вот так и появилась в библиотеке Магали Кроз, отличавшаяся одним неоспоримым достоинством – мгновенной реакцией на предложение работы.
3
Магали не слишком любила читать
[5], но у нее было двое малолетних сыновей, и ей срочно требовался хоть какой-нибудь заработок, поскольку ее муж работал на «Рено» механиком на полставки. В начале 1990-х годов, когда на Францию уже неотвратимо надвигался кризис, страна производила все меньше и меньше автомобилей. И Магали, подписывая договор в библиотеке, думала о руках своего мужа, руках, в которые навечно въелась машинная смазка. А переставлять книги на полках с утра до вечера – вот уж это занятие не грозило ей никакими проблемами. В том-то и крылось главное различие: с точки зрения чистоты рук муж и жена двигались в диаметрально противоположных направлениях.
В конечном счете Гурвек примирился с тем, что у него в библиотеке будет работать человек, который не почитает книги как святыню. Ну и ладно, подумал он, можно ведь состоять просто в добрых отношениях с коллегой, даже если не получится каждое утро анализировать вместе с ним немецкую литературу. Итак, он занимался тем, что давал советы читателям, а Магали ведала логистикой, и этот тандем действовал весьма слаженно. Магали никогда не позволила бы себе критиковать инициативы своего начальника, однако она не скрыла сомнений по поводу этой истории с отвергнутыми рукописями:
– Какой вам интерес держать тут книжки, которые никому не нужны?
– Это американская идея.
– Ну и что?
– Я делаю это в память о Бротигане.
– Это еще кто такой?
– Был такой писатель. Вы разве не читали его роман «Грезы о Вавилоне»?
[6]
– Нет. И все равно, странная какая-то идея. Так вы что, и вправду хотите, чтоб они стаскивали к нам свои сочинения? Да сюда вмиг сбегутся все местные психопаты! Писатели – они же вообще чокнутые, это давно известно. А уж те, кого не напечатали, небось в сто раз хуже!
– Но так они хотя бы получат здесь приют. Можете рассматривать это как акт благотворительности.
– Ага, я уже поняла: вы хотите сделать из меня Мать Терезу для писак-неудачников.
– Н-ну… что-то вроде этого…
Однако Магали очень скоро признала, что в этой идее есть и хорошие стороны, и принялась с жаром воплощать ее в жизнь. Тогда же Гурвек разместил объявление в специализированных газетах и журналах, в частности таких как «Lire» и «Magazine littéraire». Авторам отвергнутых рукописей предлагалось приехать в город Крозон, чтобы оставить свое сочинение в местной библиотеке. Эта инициатива была мгновенно принята на ура многими писателями-горемыками, которые не колеблясь пустились в путь. Многие из них пересекали всю Францию, стремясь избавиться от горьких плодов своего неуспеха. Это напоминало какое-то мистическое паломничество, литературное подобие богомолья в Сантьяго-де-Компостела
[7]. Проехать сотни километров, чтобы исцелиться от горького сознания своей литературной никчемности, – в этом крылся мощный символический стимул, то был путь к избавлению от Слова. И возможно, путь этот манил их тем сильнее, что библиотека находилась в Крозоне, в Финистере – самом западном департаменте Франции, что лежит на краю земли.
4
За каких-нибудь десять лет библиотека пополнилась примерно тысячей рукописей. Жан-Пьер Гурвек, зачарованный обилием этих бесполезных сокровищ, не уставал любоваться ими. Однако в 2003 году он тяжко занемог и долго пролежал в больнице Бреста. В его глазах это было двойным несчастьем, правда собственное здоровье огорчало его куда меньше, чем разлука с книгами. Даже из больничной палаты он продолжал засыпать Магали директивами, оставаясь в курсе литературного процесса и прекрасно зная, какие издания ей нужно заказывать, чтобы его библиотека была укомплектована полностью. Он тратил последние силы на дело, которое так его вдохновляло. Увы, похоже было, что о собрании отвергнутых рукописей стали забывать, и это очень угнетало Гурвека. Первый острый интерес публики давно угас, и теперь его слабо подогревали только отрывочные сведения, передаваемые из уст в уста. Да и сама «Brautigan Library» в Соединенных Штатах тоже дышала на ладан. Никто больше не желал принимать отвергнутые книги.
Гурвек вернулся из больницы страшно исхудавшим. С первого взгляда было понятно, что дни его сочтены. И жители городка, проникшиеся к нему жалостью, внезапно выказали горячее стремление брать книги в библиотеке. Магали пооощряла как могла этот искусственный читательский пыл, сознавая, что он подарит Жан-Пьеру последние радостные дни. Изнуренный болезнью библиотекарь даже не догадывался, что нежданный наплыв посетителей никак не может быть естественным. Напротив, он тешил себя мыслью, что его долгий подвижнический труд наконец-то приносит плоды. В этом счастливом заблуждении ему и предстояло уйти из жизни.
Магали зашла еще дальше: она обратилась ко многим своим знакомым с просьбой скоренько написать роман, дабы пополнить запасы отвергнутых рукописей в библиотеке. И даже попыталась привлечь к этому свою мать.
– Но я не умею сочинять, – ответила та.
– Вот и попробуй, давно пора начать. Напиши мемуары.
– Да я уже ничего не помню, и потом, я наделаю массу ошибок.