Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - читать онлайн книгу. Автор: Андерс Рюдель cтр.№ 15

10 мая послушать речь Геббельса перед костром из книг на площади Опернплац (сегодня Бебельплац) в Берлине собралось 40 000 человек. Министр пропаганды говорил о том, что Веймарской республике с ее «экстремальным еврейским интеллектуализмом» пришел конец:

Огонь поглотил книги Карла Маркса, Бертольта Брехта, Эриха Марии Ремарка, произведения зарубежных писателей — Эрнеста Хемингуэя, Герберта Уэллса и многих других. Но это не было по-настоящему массовым сожжением. По всей Германии 10 мая было уничтожено всего 25 000 книг, то есть действо имело главным образом символический характер, олицетворяя революционно-очищающую силу нацизма. Костры походили на праздничные представления, во время которых студенты пели песни и приносили клятвы. Очищение огнем стало символом национального единства, возрождения Германии, которое обещали нацисты. Во главе нацистской революции, как и спустя много лет в Китае, стояла молодежь. Ведь только молодежь не была запятнана культурной грязью Веймарской республики, только она была совершенно свободна от прошлого.

Нацистская революция и недавно завоеванная власть развязали и внутренние конфликты в национал-социалистическом движении — как на личном, так и на идеологическом уровне. В области культуры борьба шла между Розенбергом и Геббельсом. У Розенберга как основателя Боевого союза за немецкую культуру и главного редактора главной партийной газеты были все предпосылки для того, чтобы встать во главе культурной жизни страны. Его неудача в конечном счете объяснялась тем, что он никогда толком не умел полностью посвятить себя одному делу и всегда хватался за новые и новые проекты. Это отразилось и на его союзе, с помощью которого ему удалось объединить различные «подлинно народные» (völkische) движения, но который он не смог превратить в политическую силу, действующую в его собственных интересах.

У Розенберга были амбиции контролировать не только культурную, но и внешнюю политику, в которой он также считал себя специалистом. Поэтому Гитлер назначил его руководителем внешнеполитического отдела партии, а весной 1933 года отправил в Лондон налаживать немецко-британские отношения. Но эта поездка не помогла карьере Розенберга. Гитлер хотел придать новому режиму международную легитимность и одновременно уверить международное сообщество в своих мирных намерениях. Розенберг провалил обе задачи, возложив венок со свастикой на могилу Неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве и вскинув руку в нацистском приветствии. Британцы негодовали. Ветеран войны Джеймс Сирс был так возмущен, что схватил венок и швырнул его в Темзу. На следующий день протестанты облили красной краской недавно изготовленную восковую фигуру Гитлера в Музее мадам Тюссо и повесили ей на шею табличку со словами «Hitler, the Mass Murderer» ^[8]. А самому Розенбергу возмущенные протестанты кричали: «Down with Hitler, down with fascism!» ^[9] Гитлер был разочарован.

Геббельс, никогда не упускавший возможности поиздеваться над своим противником, называл идеолога «почти» Розенбергом — кличка, намекающая на неугомонность Розенберга и желание проявить себя специалистом во всех областях. «Почти журналист», «почти академик», «почти политик», — шутливо говорил про него Геббельс. Всегда почти и никогда целиком и полностью.

После такого провала конкурента Геббельс укрепил свои собственные позиции. В этой конкуренции его главное преимущество заключалось в том, что он умел найти подход к Гитлеру. Геббельс манипулировал Гитлером, используя собственное чувство юмора, о чем свидетельствует Альберт Шпеер. Он заранее готовил свои шутки и розыгрыши и умел одновременно развеселить Гитлера и размазать по стенке своих соперников. Его любимой жертвой был Альфред Розенберг, человек, над которым Геббельс подшучивал так часто, что «его рассказы начали походить на разученный спектакль, в котором отдельные актеры дожидались своего выхода. Можно было почти наверняка предсказать, что ближе к концу Гитлер непременно произнесет следующие слова: „`Фёлькишер беобахтер` такой же скучный, как и его редактор Розенберг“».

Шпеер считал, что в конце концов «интриган Геббельс обвел вокруг пальца самого Гитлера».

В марте 1933 года Геббельс получил свое министерство — рейхсминистерство народного просвещения и пропаганды, которое вскоре возьмет культурную политику в свои руки. В противоположность Розенбергу Геббельс был откровенным прагматиком, гибко лавирующим между национал-социалистическими догмами. По мнению американского историка Джонатана Петропулоса, неверно говорить о Геббельсе как о человеке, совершенно не интересующемся культурой. Напротив, многое указывает на то, что он искренне восхищался экспрессионизмом. Альберт Шпеер рассказывал, что, обустраивая квартиру Геббельса, распорядился повесить несколько картин Эмиля Нольде, чем министр пропаганды остался очень доволен. Другие нацисты свидетельствовали, что Геббельсу принадлежали работы Кэте Кольвиц и Эрнста Барлаха — художников, которые позже будут заклеймены как дегенеративные. Кроме того, в 1935 году он заказал свой портрет импрессионисту Лео фон Кёнигу. Когда модернистское искусство было полностью запрещено, он спрятал эту картину в своем доме на острове Шваненвердер на одном из Берлинских озер.

В конце 1933 года немецкая культурная жизнь была централизована благодаря созданию Имперской палаты культуры (Reichskulturkammer). Теперь вся культура будет просеиваться сквозь мелкий фильтр ее подразделений (изобразительное искусство, театр, литература, пресса, радио, кино и музыка). Все служители культуры и их произведения будут проходить через палату культуры, находившуюся в ведении министерства Геббельса. Дирижерская палочка оказалась в его руках. Теперь он заведовал всей культурой Третьего рейха. Геббельс быстро распространил представление, что палата — гарант культурного возрождения нации. Однако Розенберг не упустил случая раскритиковать культурную политику соперника с точки зрения идеологии. И был отчасти прав. Геббельса гораздо больше, чем Розенберга, беспокоила международная репутация Германии: он понимал, что нельзя просто так бросать известных художников в концлагеря и вынуждать эмигрировать — если только они не являются открытыми противниками режима, евреями или коммунистами.

Геббельс также косвенно (но, разумеется, не в открытую) поддержал ту группировку в нацистском движении, которая в начале 1930-х годов выступала против слишком активного влияния Völkische на культурную политику, считая это реакцией буржуазной культуры. Противники Völkische, представленные главным образом в нацистском студенческом союзе в Берлине, заявляли, что именно экспрессионизм — истинно немецкое искусство. Они отвергали фигуративное искусство XIX века и восхваляли таких художников, как Эмиль Нольде и Эрнст Людвиг Кирхнер. Эта «берлинская оппозиция» считала, что экспрессионизм — это антилиберальное, чисто германское явление, возникшее благодаря тем же силам, что и национал-социализм. С этим движением был тесно связан Эмиль Нольде, который и сам вступил в нацистскую партию. Берлинских студентов поддержали нацистские студенческие союзы в других городах. Футуризм, процветавший в фашистской Италии Муссолини, был для них аргументом в пользу того, что национал-социализм и модернизм тоже вполне могут сосуществовать.