Стален - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Буйда cтр.№ 71

Что русские против нас вправду есть и что они бьются круче всяких эсэсовцев, мы отведали вскоре. В июле 1943 года под Орлом взвод русских в немецкой форме защищал, например, Собакинские Выселки. Они бились с таким отчаянием, будто эти Выселки построили сами.

Эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле быть русским.

И вот они тоже потянулись заявить о себе, о своем грозном опыте; что они – тоже частицы России и хотят влиять на ее будущее, а не быть игрушкой чужих ошибок. Слово «власовец» у нас звучит подобно слову «нечистоты», кажется мы оскверняем рот одним только этим звучанием и поэтому никто не дерзнет вымолвить двух-трех фраз с подлежащим «власовец». Но так не пишется история. Сейчас, четверть века спустя, когда большинство их погибло в лагерях, а уцелевшие доживают на Крайнем Севере, я хотел страницами этими напомнить, что для мировой истории это явление довольно небывалое: чтобы несколько сот тысяч молодых людей в возрасте от двадцати до тридцати подняли оружие на свое Отечество в союзе со злейшим его врагом. Что, может, задуматься надо: кто ж больше виноват – эта молодежь или седое Отечество? Что биологическим предательством этого не объяснить, а должны быть причины общественные…»

Далее автор писал, что народ должен отвечать за своих властителей, и если русский народ смирился с тем, что делали большевики, что делал Сталин, он должен быть наказан, чтобы осознать себя народом, обществом со своими правами, на которые власть не вправе покушаться. Этот народ, по мысли Опунция, из страха перед Сталиным победил фашизм, тем самым сохранив у власти преступный режим коммунистов. Этот народ смирился с рабством, а значит, у него не может быть будущего, если он не признает себя виновным, не покается перед цивилизованным человечеством. Должна быть наказана и Русская православная церковь, которая не стала оплотом сопротивления, не призвала свои чада к сопротивлению даже после того, как десятки тысяч ее священнослужителей и миллионы ее прихожан были унижены или убиты. А поскольку ни сам народ, ни сама Церковь этого, как уже понятно, ни за что не сделают, остается одно – насилие. И то, что происходит в сегодняшней России, весь этот развал, распад и несчастья, все это можно назвать целительной карой за исторические грехи, призванной очистить народ от тысячелетней грязи рабства. В противном случае он навсегда останется изгоем, пестующим свою богоизбранность, особый путь и прочую «литературу»…

Я молча передал текст Булгарину, он кинул мне статью Саши Комма.

Но я был не в состоянии читать ее.

Меня трясло.

Мелко трясло.

Я курил сигарету за сигаретой, но дрожь только усиливалась.

– Что ж, – сказал Булгарин, сдвигая очки на лоб, – мы это напечатаем. Но хотелось бы понять, чем вас восхищает подвиг этих защитников Собакинских Выселок? За что, по-вашему, дрались эти власовцы? Это просто вопрос.

– Например, за свободу, – вежливо ответил Опунций, – за возможность влиять на историю…

– В сегодняшнем понимании – да, – сказал Булгарин, – а в той жизни? Тогда – за что? Они стойко сражались, задержав продвижение Красной армии как раз в то время, когда в Освенциме достраивали цыганский лагерь и семейный еврейский, печи и газовые камеры работали вовсю. И если бы этот доблестный взвод власовцев, которые круче эсэсовцев, не задержал красноармейцев пусть на минуту, может быть, красноармейцам потом удалось спасти хотя бы одного еврея или цыгана сверх тех, кого потом спасли. Хотя бы еще один остался жив…

Я с удивлением слушал Булгарина, который говорил твердо и ясно, хотя, как обычно в это время, был уже пьян.

– Недавно в архивах, – вступил я, еле сдерживаясь, – рассекретили данные переписи населения СССР тридцать седьмого года. 44 процента населения страны старше 15 лет признали себя христианами, 42 процента – православными. Разграблены или разрушены почти все храмы, ликвидированы монастыри и семинарии, убиты десятки тысяч священников, монахов и активных прихожан. В этой ситуации назвать себя христианином было не просто опасно, а смертельно опасно. И вот в тридцать седьмом 44 процента из 162 миллионов жителей СССР, то есть 72 миллиона человек, объявляют себя христианами… это вам о чем-нибудь говорит?

– Вы спорите с Солженицыным или со мной? – Опунций смотрел на нас с состраданием. – Пафос моей статьи можно, в общем, свести к тому, что мы сегодня переживаем редкий в истории момент, когда неизбежное сливается с необходимым, когда появилась редчайшая возможность навсегда изменить судьбу нации… когда, наконец, у немногих активных людей в руках оказались вожжи истории, чтобы вытащить миллионы обывателей из болота, заставить их отвечать за каждый свой шаг и поступки кумиров, с которыми обыватели себя отождествляют…

– И снова заплатить за это миллионами жизней, – сказал я. – Жизнями несчастных стариков, которые этого не заслужили просто потому, что… или, по-вашему, не вписались в рынок, не покаялись, так пусть сдохнут?

– Вы, кажется, имели какое-то отношение к Ирине, моей бывшей жене, – проговорил Опунций, глядя на меня с вежливой улыбкой. – Муж? Бойфренд? Или просто shagger? Кем вы ей приходились? Простите, хотел бы просто уточнить…

На свою беду я знал, что shagger переводится как «ебарь», «ходок», «секс-гигант», «хахаль», и меня перекосило. Его превосходство, его вежливость, его едва скрытое презрение, мое волнение, сбивчивость, раздражение, его античные ноги и римский профиль, мое отчаяние и ревность, головная боль, испуганный взгляд Булгарина – все разом сошлось, слилось и взорвалось, и я бросился на Опунция, опрокинул стул, стукнулся коленкой обо что-то острое, взвыл и ударил изо всей силы его по лицу, а когда он вскочил, ударил еще раз, но слабее, зато он ответил страшным ударом в лицо, и я с разбитыми очками и расквашенным носом, из которого хлестнула кровь, полетел боком в угол между столом Булгарина и стеной, упал и потерял сознание…

Когда я пришел в себя, Опунция в кабинете не было.

Надо мной стояли Булгарин, главный редактор, начальник охраны и еще какие-то люди.

Все молчали.

Я кое-как поднялся и плюхнулся на стул.

– Иди-ка ты домой, – сказал главный. – Всем спасибо, все свободны.

И ушел, за ним остальные.

– Ты в порядке? – спросил Булгарин, разливая водку по стаканам.

Я потрогал кончиками пальцем нос, губы – все было в крови.

– Ну… – Булгарин поднял стакан. – Будем.

На первом попавшемся под руку листе бумаги я написал заявление об увольнении, Булгарин расписался внизу.

Мне было ужасно стыдно за все, что я наговорил, но не за то, что я сделал.

«Переизбрание Бориса Ельцина на пост Президента России отнюдь не отменяет расширение НАТО на восток», – заявила представитель США в ООН Мадлен Олбрайт 19 августа 1996 года.

– Понимаешь, старик, – говорил Стас, – отказ президент Ельцина ратифицировать СНВ-2 и согласиться с расширением НАТО на восток – это переломный момент в российско-американских отношениях. С точки зрения американцев, Россия уже с конца 1994 года вела себя неправильно. Ельцин уже тогда в глазах американцев стал русским империалистом. Нас списали. Но кто это у нас заметил? Никто. Нас не слышат и не слушают…